Юлия Негина - Мадлен

– Вы им понравились! – раздался с берега незнакомый низкий голос. Радужные человечки бросились врассыпную.

Мадлен оглянулась. На берегу, метрах в пятидесяти, стоял высокий крепкий мужчина. На нем были брюки, закатанные до колен, и что-то вроде тельняшки с засученными до локтей рукавами. В руках он держал толстый канат, который намеревался привязать к креплению в стене. Его щеки были покрыты щетиной, а на руках и ногах, в той части, которая не была скрыта под одеждой, росли кудрявые темные волосы. «Как у низших», – промелькнуло в голове у Мадлен.

Она никогда не видела подобных существ. Те немногочисленные представители мужского пола, которые жили в капсулах, не имели волос ни на теле, ни на голове – их кожа была глянцевая и гладкая, а мускулатура атрофирована. Мало кто из них мог передвигаться самостоятельно без экзоскелета, и уж никто из них точно не занимался физическим трудом. Мадлен не была знакома ни с одним из них лично, а только слышала как о соавторах то одного, то другого изобретения.

Не найдя объяснения увиденному, девушка предпочла нырнуть поглубже и поплыла по направлению к берегу, где лежала ее одежда.

– Как ты провела день, дорогая? – расспрашивала бабушка дома. Она выкладывала инжир на большое, ярко расписанное керамическое блюдо. Слепящий солнечный свет рвался сквозь жалюзи и полосками ложился на стены. Мадлен переключила на мягкий розовый закат и рухнула на диван.

– Замечательно. Давно так не отдыхала.

Побеги плюща и глицинии с роскошными соцветьями, свисающими сиреневыми гроздьями, вились по стене и поднимались вверх по бесконечно высокому потолку, на котором Мадлен с недоумением обнаружила брызги и случайные ляпы красками чистых цветов, с бороздками отпечатков пальцев.

– Что это за недоразумение – вон та проекция на потолке?

– А, это! – улыбнулась бабушка, – ты не узнаешь? Твой первый рисунок. Тебе было несколько месяцев, ты сидела на холсте и играла с красками на медовой основе. Я стала сентиментальна – вспоминается то одно, то другое.

На бабушке свободная шелковая блуза с ручной вышивкой и брюки, не стесняющие движений. Мадлен захотелось надеть что-нибудь подобное.

– Где у тебя шкафы, бабушка? Не могу найти. Не дом, а сад; по сравнению с твоей, моя квартира – апокалипсис и техногенная катастрофа.

– Давно ты у меня не была, девочка. Там, за розовым кустом – гардеробная. Чтобы выбрать отделение, подумай о туфлях, если тебе нужна обувь, и о платье, если одежда.

Отогнав пчелу, вылетевшую из розы, Мадлен открыла гардеробную, нашла шелковую пижаму, вернулась на диван, где сидела бабушка, обвилась вокруг нее и прислонила ухо к ее груди. Сердце стучало неравномерно, в легких слышались шумы.

– Снаружи такой шторм…

– Шторм утихнет. Все будет хорошо, девочка.

Бабушка нежно перебирала волосы Мадлен и вытаскивала частички водорослей, запутавшиеся в кудрях во время купания.

Следующим вечером ко мне зашла Тамара. В этом не было неожиданности, это у нее один из ритуалов: сходить в салон красоты, пробежаться с собакой по парку, вечером с Ириной и Максом спуститься в подвальчик послушать джаз, ну и по последней моде на толерантность и политкорректность раз в неделю навестить убогого протеже подруги – программа минимум, ничего личного. Тем не менее я в предвкушении обязательно брился и менял треники на джинсы.

– Где т-т-твоя шапка и перчатки? Холодно же. Нужно купить оренбургский платок.

– Да тут недалеко добежать, хотя ты прав – колотун стоит который день. Я кое-что принесла нам к чаю. Знаешь, что это?

– Выглядит как печенье.

– Это не просто печенье, это Мадленки. Читал Пруста? Считается, что он первый понял ассоциативную природу памяти. Запах печенья, которое ты ел в детстве, может пробудить целую гамму воспоминаний. Собственно, так он и написал: «В поисках утраченного времени». Многие говорят – слишком затянуто, а я обожаю!

– Готовить по рецептам из художественных книг – это п-п-проявление ф-ф-ф-фанатизма.

– Не спорю. И это лучшая форма одержимости!

Она накрывает на стол, садится, сдувает золотой локон со лба, тонкими пальчиками берет блюдце так, что мизинец торчит вбок, подносит чашку к губам, всегда обветренным, а над губой у нее – родинка, и у меня аж мурашки бегут по спине.

– Что? Что ты так смотришь? – и она хватается за салфетку, думает, я гляжу на крошки на губах или джем на щеке. Тогда я отворачиваюсь и пялюсь в окно, потому что чувствую, как уши у меня краснеют.

– Собираюсь завтра пойти на митинг, сниму репортаж, – продолжала Тамара, – Представляешь, они хотят блокировать интернет, под видом борьбы с терроризмом.

Она говорила про митинг в поддержку свободных от контроля соцсетей и тайны переписки. Я прекрасно представлял, что это будет из себя представлять, однажды я вместе с Ириной был на таком. Санкционированный. У меня вызывало много вопросов уже то обстоятельство, что перед тем, как возмутиться несправедливостью, люди обязаны спросить на это разрешения у тех, чьими действиями они и возмущены. Мой первый и последний митинг представлял из себя противоречивое зрелище: цветная толпа – сотни и, наверное, даже тысячи довольно молодых стильно одетых людей с креативно выполненными, обнаруживающими образованность авторов, транспарантами: «так плохо, что даже интроверты здесь», «говори, что думаешь, но только дома и только шепотом», «не выходи из комнаты, не совершай ошибку», сходились на площади, пройдя через узкое горлышко металлоискателя. Поорать мотивирующие слоганы предлагалось под строгим присмотром, на огороженной забором и оцепленной вооруженным спецотрядом по периметру площадке. Как овечки в загоне, бараны со спиленными рогами, предаваясь священному гневу, мы оставались подконтрольными. Сюда не вышли авторы законов, против которых мы протестовали, официальные СМИ не посвятили событию ни минуты эфирного времени. Митингующие, чувствуя себя дерзкими и непримиримыми, по сути разговаривали сами с собой; добровольно войдя в озаборенное пространство, мы уже сложили свое идеологическое оружие. Тебе указали место: «вот здесь кричи, сюда выпускай пар, а потом иди и дальше работай! И ни шагу в сторону», и ты подчинился. Кто после этого будет тебя слушать, кто будет с тобой считаться?

– Хоть я и не питаю иллюзий по поводу того, что есть стопроцентная приватность переписки в соцсетях сейчас… Но теперь они хотят обязать любой мессенджер предоставлять информацию о пользователе при первом же запросе ФСБ. Когда я вижу, к какому тоталитаризму все скатывается, у меня буквально земля уходит из-под ног.

Я, видимо, не смог удержаться от того, чтобы скользнуть взглядом по собственным, беспомощно свисающим с табуретки ногам, и тем пробудил в ней ту самую прустовскую ассоциативную память: