Дмитрий Гринберг - Однажды это случится. Сборник рассказов, пьес, сказок

Когда Маккоуи надоело лежать на диване, он открыл глаза, встал с дивана, и направился в сторону двери. Открыв её, он облокотился о дверной проём, и крепко вздохнул, словно тяжесть прошлых лет снова обрушилась на его бедную голову. Над ним этим вечером горело много звёзд, и куда-то вдаль, вместе со стариком Федерлайном, смотрел и его пёс Роджер.

Когда Маккоуи понял, что ничего нового он не увидит, он вернулся в дом, и плотно захлопнул дверь, чтобы легче было воспользоваться замком и старым засовом. Он подумал, что хочет есть, но для ужина было уже слишком поздно, и он выпил стакан холодной воды. Затем он сел за стол, и стал писать какое-то письмо, для этого он зажёг небольшой светильник, что стоял в углу на том же столе, который отдавал тусклым жёлтым светом. Закончив письмо, он отправился в кровать.

На днях должны были приехать его сыновья Барри и Билл, но в этот раз они запаздывали.

Старик никак не мог заснуть даже спустя два часа тщетных усилий. Он держал глаза закрытыми в надежде, что темнота усыпит его, потом он уставал и снова раскрывал их, и видел всю ту же приевшуюся сто лет назад комнату, каждый сантиметр в которой был давно изучен. Это его истощало, словно бой на фронте, разница была лишь в том, что теперь его соперник был невидим. Это была бессонница. Но со временем он так устал, что просто отключился, чего раньше почти никогда не было. Но Маккоуи не смог насладиться таким долгожданным сном, его разбудили. Он увидел яркий свет. Этот свет, должно быть, распыляли фары старого бьюика, на котором приехали Билл и Барри. Он услышал, как затих мотор, и захлопнулись двери. С весёлыми шутками его сыновья вошли в дом, не особо беспокоясь о сне своего старика. Но Федерлайн был этому только рад. Он так обрадовался, что не смог сразу подняться с постели, и по его белой от щетины щеке, покатилась старческая слеза.

Обычно Роджер лаял на всех, даже на Барри и Билла, так как они были здесь редкими гостями, и он всё никак не мог к ним привыкнуть, но в этот раз Роджер молчал. Маккоуи этому очень обрадовался, потому что теперь ничто не портило праздника по случаю их прибытия, пусть и в столь поздний час. Через минуту старик нашёл в себе силы встать, чтобы одеться и как следует встретить своих сыновей, которых он давно не видел.

Но в эту минуту соседи услышали внезапный выстрел.

Кёртис, сосед Федерлайна, который жил поблизости, проснулся с чётким пониманием, что это был выстрел из ружья. И он знал, что старик хранит у себя в доме это оружие, так как однажды, почти спятив, грозился ему, что перестреляет любого, кто попробует проникнуть в его дом.

Кёртис помчался к своей входной двери, и, открыв её, ничего не увидел. Перед домом Маккоуи не было никакой суматохи, которую мог бы вызвать этот выстрел. Не было ничего, ни машины, ни следов от колёс, даже трава не была примята. Он поспешил к дому, откуда прозвучал выстрел, но войти туда не было возможности, поскольку она была заперта. Роджер, разрываясь от лая, через какое-то время выбежал в проход, который был сделан специально для него в старых дверях, которые Маккоуи запер перед сном.

Этой же ночью, когда приехала полиция, и дверь была ими выбита, они обнаружили тело старика Федерлайна с ружьём в правой руке и простреленной головой. Один из полицейских отвернулся, чтобы не смотреть на эту ужасную картину, и случайно свет фонарика пал на стол, где лежала записка, она была развёрнута, и полицейский подошёл поближе, чтобы посмотреть, что в ней. В конце говорилось: Моим дорогим сыновьям, Биллу и Барри, с любовью.

Дуют ветра. Они пришли неведомо откуда. Сквозь закрытые окна доносится их страшный гул. Тот, кто не боится – выходит из дому, он идёт навстречу удаче. Небо ясное, всё пронизано солнцем, это и вводит людей в заблуждение. Но, открыв двери, вы попадаете во власть невидимой стихии, которая не рада вам. Вы, человек, что можете с ней поделать? Она, может в любую минуту разделаться с вами, обрушить на вас дерево, но вы зачарованы ею, вы идёте, и думаете, что сейчас вы полетите, как птица, как альбатрос над водною пустыней. Вы решите, что эта могучая сила подхватит вас, словно ребёнка подхватывают качели, что в одно мгновение взметнут его вверх, так и вас потоки ветра вознесут выше всяких строений сооруженных человеком. Но, увы, вы не стали избранным, вас не удостоили такой чести. С вас всего лишь снесло шляпу, сорвало зонтик, теперь вы злы, вы беспощадны, и вы потеряли своё детство навсегда!

Так что же вы, шестидесятилетний, вспоминаете своё детство. Когда вы, держась за верёвку, разбегались, и прыгали в воду, немного повисев над ней, словно ястреб, что собирается напасть на свою жертву, и камнем отправляетесь вниз, и делаете так много брызг, так много шуму, как это делает праздничный салют на честь 4 июля. О, эти брызги… В ночном небе они были бы точно маленькие искорки, что зажигают в детских сердцах надежды. И эти надежды теперь так далеки от вас, как та вода, в которую вы некогда вошли, но так и не смогли забыть её. Вы шестидесятилетний ребёнок, и вам стыдно, что ваше детство кончилось так давно, так внезапно, что узнав об этом, вы испугались и поседели… Но и сейчас, даже теперь, когда ветер подхватывает ваше пальто, вы придерживаете шляпу, чтобы она не сорвалась, а вы, вы не побежали за ней, как юнец-сорванец, чтобы никто не узнал, что вы всё тот же, просто слишком хорошо играете в прятки; что вы победили в этой игре.

Фостер Бин носил джинсовый комбинезон, сколько я его помню. Наверно, его мама родила в нём. Я, в общем-то, тоже не сильно часто меняю свою одежду, но она не настолько примелькалась, как джинсовый комбинезон Фостера.

Мне кажется, нам тогда было лет по десять. Фостер мне всё лето прожужжал, про это место. Он так надоел мне, что я согласился пойти с ним только для того, чтобы он замолчал.

Я не знал, кому принадлежала та земля, в тех краях вообще больше ориентировался Фостер, там дед его жил. Крепкий старик был, сейчас таких не встретишь. Старый был, а всё равно злой, да такой, как кремень. Лучше не приближаться, честное слово. Наверно, это он Фостеру и купил этот комбинезон. Хотя, может, у него их было десятка два, кто их разберёт.

В тот вечер на землю легла приятная прохлада. Трава запахла очень вкусно, хоть бери её и нюхай, как табак, вот так она пахла. Мне было лень куда-то идти, ну, знаете, бывает такое, что не хочешь никого видеть. Так этот Фостер, как привяжется, уж лучше сразу сделать то, что он просит.

Я тогда сидел на своём любимом ящике, ждал, когда солнце начнёт опускаться. Но дождался я, конечно же, Фостера, он был моим солнцем.

Он подошёл и стал канючить, он так долго и противно это мог делать, что мне стало жаль, что пропадает такой славный вечер, уж лучше было убраться куда-нибудь. Но я ему проиграл, поэтому должен был исполнить любое его желание. Уж лучше бы я в воду прыгнул со скалы, вот уж точно. У нас скала одна есть, мы её скалой Страха называем между нами. Однажды мы с неё спрыгнем, я в этом уверен, пусть нам будет и по пятьдесят лет. Раньше ребята прыгали. Было, правда, пару неудачных попыток, так этих потом забирали в мешках. Но мы должны были это сделать, о нас бы тогда легенды стали слагать. Но Фостер сказал: