Дмитрий Гринберг - Однажды это случится. Сборник рассказов, пьес, сказок

– Вхожу, вхожу, – Верджил закрыл за собой дверь.

– Тебе Фэйт ничего не предложила выпить?

– Я отказался. Не хочу мешать наш разговор с выпивкой.

– Ну, как знаешь. Садись, хватит стоять над душой.

Верджил сел на зелёное кресло, повёрнутое в сторону дивана.

– Ты бы, может, выпил чего?

– Я уже сказал Фэйт, что не хочу.

– Как там твоя нога, не беспокоит больше?

– Нет, всё отлично.

– Не надо было мне заходить за тобой вчера. Может, и обошлось бы. Что-то не тот я, каким был прежде.

Верджил ничего не ответил, Джон помолчал, и продолжил:

– Погода стала меняться, тебе не кажется?

– О чём ты хотел поговорить?

Джон будто осёкся и замолчал, лицо его стало серьёзным. Маска боли исчезла, только холодное лицо и сфокусированные глаза виднелись в темноте.

– О детях.

– Какие-то проблемы?

– Нет, пока всё в порядке. Сейчас каникулы и они у бабушки. Но скоро они должны вернуться. Ты не хотел бы отсюда уехать?

– Почему я должен отсюда уезжать?

– Я не хотел бы, чтоб ты с ними виделся. Тебе давно пора было это сделать. Сделай это, и всем будет спокойней.

– Ты хотел меня увидеть, чтобы сказать это?

– Да, больше мне добавить тебе нечего. В этом доме тебе не очень рады. Ты должен это понимать.

– Я это понимаю.

– Тогда наш разговор может быть окончен.

– Хорошо, Джон, я тебя понял.

Верджил встал, и, подойдя к двери, оглянулся. Джон всё ещё сидел на диване в той же позе.

– Счастливо, – сказал Верджил, и вышел.

Он встретил Фэйт почти у входной двери, как раз, когда надевал пальто. На теле Фэйт Верджил снова заметил синяки, они часто на ней появлялись с тех пор, как она его покинула. Фэйт подошла почти вплотную, и тихо заговорила с ним.

– Дорогой. Ты должен его понять. Он не хочет, чтобы дети росли и видели тебя. Он чувствует, что они начинают любить тебя больше.

– Наверно, это потому, что я их отец.

– Как бы там ни было, тебе лучше уехать.

Верджил ничего не ответил. Он тихо открыл дверь, и вышел. Снаружи было темно, холодно и дул сильный ветер. Он поднял голову, но птиц больше не было. Был только ветер.

Я совершал обыкновенную свою прогулку, которую делаю каждый вечер. В этот день было прохладнее всего, я это заметил, когда домой возвращаться было уже лень.

Многие этим вечером оказались глупее меня, или не знаю, как и сказать. Они были в шортах и майках. Мне хотя бы в последнюю минуту хватило ума надеть джинсовую куртку. И то, она не делала этот вечер слишком уютным. Ветер каждую секунду хотел доказать мне (и не только), что он сильнее. «Чёрт, не знаю, может, это и так, парень, но, скорее, где-то выше зданий», думал я про себя, застегивая все пуговицы до верху. С моим настроением идти быстро было просто нельзя. Наверно, поэтому я и простудился. Но тогда мне ещё слишком хотелось посидеть на моей любимой скамье, и посмотреть на всех этих проходящих мимо людей. «Праздник жизни!» было написано на их лицах. А я знал, что это просто очередной день, и на тебя, такую красивую, может быть, и обернутся, но это максимум, что произойдёт этим вечером. Я знал, что у всех этих счастливых парочек всё не так гладко, и когда они вернутся домой их улыбки сотрут их родные стены, и они вспомнят, что хотят от жизни чего-то большего, чем просто щеголять в своих лучших нарядах. Тогда-то они и припомнят друг другу всё, что накопилось в них за этот час, два, день. А может быть, и за всю вечность? Но сейчас они об этом не думают.

Без движения, на скамейке, стало довольно холодно, и я понял, что пора собираться домой. Конец моей одинокой прогулки был близок. Оставшийся отрезок я знал назубок.

Я шёл вдоль главной дороги, и здесь всё ещё толпились люди. И мне кажется, что все они куда-то спешили. Многие спешили просто так, без особой причины, скорее, от волнения, от подступившей к красным глазам эйфории. И в этой почти прекрасной воскресной суматохе я заметил одну стройную девичью фигурку. Она стояла у дороги. Я, было, подумал, что это одна из жриц любви, как их принято теперь называть. Но было ещё достаточно светло, и она была ещё уж очень юна для этого, как мне показалось.

У меня возникло такое чувство, будто она высматривает и поджидает меня. Но затем она внезапно завернула за угол и скрылась. «Значит, я ошибся», подумал я, когда она исчезла с поля моего зрения. Когда я поравнялся с угловым зданием, то заметил, что она всё ещё здесь. Стоит. Ждёт. Я шёл прямо, и впереди была дорога, которую следовало перейти. Эта девчонка сорвалась с места, и поравнялась со мной. «Неужели ты идёшь рядом из-за меня?», думал я, изредка поворачивая голову в её сторону. Она шла так близко, что я мог с ней заговорить. Но она была так молода, что я не знал, что ей сказать. Возможно, это было бы даже преступно. Но преступно было и то, как она была одета. Нет, не плохо. Ни в коем случае! Я не мог отвести от неё глаз. Особенно, когда она поняла, что ничего от меня не дождётся, и стала ускорять шаг. Когда она оказалась впереди, она стала ещё красивей, ещё прекрасней, чем секунду назад. Она была так легко одета, что мне следовало бы пригласить её на чай, чтобы согреть. Но в этот день, в этот чёртов глупый день я был абсолютно без денег. И с каждым метром, который отдалял от меня эту красотку, я думал: «Как жаль, малышка. Как жаль». Вскоре, она снова завернула за угол, и скрылась в узких, малолюдных улочках небольшого города. Возможно, она свернула, чтобы вернуться домой, и одеться потеплей, чтобы не заболеть. А я весь оставшийся вечер думал: «Как ты юна. Как ты красива. Как жаль, малышка, как жаль…».

В один из июльских дней, Фредди взглянул на солнце. Оно показалось ему ослепительно ярким. Он невольно прищурил глаза, и появилась улыбка, хоть на самом деле он не улыбался. Фредди стоял почти посередине леса, куда он ходил выбирать себе кусочки дерева для резьбы. Он научился вырезать несколько лет назад, когда его обучил этому его дед, ныне покойный, но всё ещё тепло любимый, и мало кто мог отозваться о нём плохим словом. Фредди всё ещё смотрел на солнце, и над ним пролетела хищная птица. Она издала крик, который разлетелся по всему предгорному хребту. Мальчик тут же обратил внимание на хищника. Но его глаза устали смотреть на столь яркое солнце, и он опустив голову, сильно их стиснул. Он не хотел задерживаться здесь слишком надолго. Солнце должно было садиться через три часа, а ему предстоял ещё долгий путь домой. Он взял найденные им толстые ветки, отломал лишние куски и отбросил. Те, что ему могли сгодиться, он сунул в мешок и надел шляпу. Снег под ногами был мокрый и рыхлый. Он начал таять ещё четыре дня назад. Когда погода взглянула на календарь. Тепло сильно запаздывало даже в эти края. Фредди шёл в джинсах, короткой куртке, и ковбойской шляпе, которая ему досталась от отца. Она была почти как новая, отец берег её, должно быть, чтобы передать сыну. Под снегом проступала мокрая земля, в которой тут же вязли ноги. Ходить здесь можно было только в сапогах, и Фредди это хорошо знал. На всякий случай он носил с собой длинный охотничий нож, чтобы можно было побороться за свою жизнь, в случае чего. Фредди шёл, прислушиваясь к каждому шуму. Он знал, что здесь водятся медведи. Кое-где были даже расставлены на них капканы. И Фредди знал эти места, и обходил их стороной. Это они с отцом их расставили в октябре прошлого года. Тогда Фредди было ещё пятнадцать. Он уже и тогда не чувствовал себя ребёнком, но теперь он стал настоящим мужчиной. В таких краях надеяться особо не на кого. Но в жилах этого мальчика текла кровь его отца, а он был мужественным человеком. Его отец с матерью бежали сюда лет двадцать назад от цивилизации. Им слишком не нравилось то, что стало происходить вокруг. Они решили, что природа бывает намного ближе человеку, чем сам человек. К сожалению, отец Фредди ещё не знал, что иногда она может вонзить свои клыки в грудную клетку.