Дмитрий Гринберг - Однажды это случится. Сборник рассказов, пьес, сказок

Все эти сопки, укрытые густым лесом, пахли так, как не пахла ни одна женщина. На макушках самых высоких гор всегда лежал снег, который никогда не таял. Это особенно нравилось Фредди. Он хотел когда-нибудь забраться туда, и посмотреть, каково это птицам, что летают на этой высоте. Но только не сейчас. Он знал, что должен ещё поднабраться опыта, ведь должен он был сделать это в одиночку. Лишь рюкзак, нож, тёплая одежда, и провизия могли быть его спутниками.

Фредди никогда не ходил в школу, его обучала его мать, школьная учительница. Она привила ему хороший вкус к литературе; отец кое-что смыслил в математике, так что считать и писать он умел, а остальное, как полагали его родители, не сильно и требуется.

К этому времени Фредди успел немного подустать. Видать, он набрал слишком много веток, но расставаться ему с ними не хотелось. Он решил, что просто вернётся домой уже, когда сядет солнце, и ничего страшного в этом нет.

Пройдено две трети пути, но тут он заметил, что правый его ботинок порвался, вернее, стала отрываться подошва.

Пару дней тому назад домашний пёс Макбет ни с того, ни с сего набросился на один его ботинок, словно что-то ему почудилось, и стал его терзать, как лев терзает свою добычу. Второй пары у Фредди не было, поэтому он вышел в тех, что теперь на нём. Когда он выходил, они ещё держались, и он рассчитывал, что на один поход их точно должно хватить.

Но теперь он шёл, и ощущал, как внутрь попадает мокрый снег вперемешку с грязью.

От холода он стал хромать, а иногда останавливался и вытрушивал то, что успело накопиться за это время.

Без ботинок здесь любому было бы крайне сложно. Повсюду лежали тонкие ветки, и лёд был похож на тонкие лезвия, оттого, что таяли так долго.

Когда в очередной раз Фредди облокотился о толстое дерево, чтобы вытряхнуть лишний мусор из ботинка, он услышал рёв. Это уже не был крик дикой птицы. Это был рёв голодного зверя. И как понял Фредди – это был медведь. От испуга Фредди потерял равновесие, и оступился. Когда он смог удержать баланс, чтобы не упасть на землю, он заметил, что стоит голой ногой на одном из торчащих острых кусочков льда. Когда он убрал ногу, то заметил маленькую каплю крови. Фредди тут же засунул ногу обратно в ботинок, и попытался бежать. Но в ботинке оказались ещё кусочки этого тонкого и прочного льда, которые поранили ногу ещё больше. Обувь стала не пригодной, так как слишком оторвалась подошва, и Фредди пришлось их выбросить. Он посмотрел вниз, и под ногами была небольшая красная лужица. Он услышал ещё один громкий рёв зверя, который на этот раз казался ещё ближе. Фредди оставил мешок с ветками рядом с тем местом, где он стоял, чтобы не создать шуму. И ступил босой ногой по земле. Было холодно, и израненные ноги сковывали движение. Каждый раз ему хотелось подобрать ногу под себя, чтобы ничего не чувствовать.

Но тут рёв оказался ещё ближе. Он был страшен. Зверь явно был больших размеров, и, судя по всему – голоден. Тот, кто первым доберётся до хижины – тот и победит – именно так обстояли дела этим вечером.

Фредди набрал в лёгкие воздуха, и посмотрел в сторону дома.

Как же хорошо жилось старику Федерлайну на его ферме в 1954 году. Его сыновья давно покинули его, разъехавшись по городам, всё ещё помня ужасы войны. Взрывы бомб всё ещё мелькали у них перед глазами, когда они оказывались в темноте.

Маккоуи тоже воевал, но это было ещё в первую мировую. Тогда он был ещё неокрепшим юнцом, и долг родине призвал его новобранцем в армию, где он и познакомился со всеми ужасами службы в пехоте. Говорят, вторая была ещё страшней. Но он знал о ней только по газетным статьям, и прямым радиоэфирам, которые Маккоуи слушал днём и ночью, так как теперь служили его сыновья. Да, конкретно о них он ничего узнать бы не смог, да и никто бы и не стал тратить столь драгоценное время на этих двух ребят, но старику Федерлайну хотелось знать, как можно больше о том, что творится на фронте.

Сегодня днём он слишком долго лежал на диване. Мысль об этом ему пришла в голову, когда отекли его ноги, и он подумал: «Должно быть, я целую вечность лежу на этом проклятом диване, чёрт бы его побрал». Но вставать ему не хотелось, он лишь попробовал найти более удобное положение для своих ног, которые были усеяны синюшными венами, кое-где переходящими в толстые узелки.

Он был укрыт шерстяным пледом, поскольку даже в самые жаркие дни его мучил озноб, его не покидало ощущение, что вот-вот кончится осень и наступят настоящие холода, и в доме должно быть полно еды, на случай, если дороги заметёт снегом, и машины с продовольствием не смогут доставить продукцию в магазины вовремя.

Где-то в конце комнаты тихо шумел телевизор. И была ли там передача, шёл фильм, или он просто шипел – не имело никакого значения. Просто старик Федерлайн никогда его не выключал. Возможно, он чувствовал одиночество, но даже не позволял себе думать об этом, иначе первая мысль в этом направлении могла свести его с ума.

Он давно перестал общаться с соседями. Он их недолюбливал, считал, что они ничего ещё не успели повидать в жизни, и это его жутко раздражало. Вообще, его много чего раздражало, поэтому он ощущал ответную реакцию, но пока что ему было просто наплевать.

Он хранил в своём доме охотничье ружьё, в случае чего, которым мог бы воспользоваться. Ещё в его доме был спрятан револьвер. Он и сам о нём частенько забывал, так как тот лежал в ящике стола. Старик Федерлайн в последние годы не отличался особой памятью, казалось, вся его память осталась на войне. На той, где воевал он сам, и в том странном времени, когда воевали его дети. С тех пор время для него словно остановилось. Оно бы и впрямь остановилось, если бы только не его морщины, которые покрывали его всё больше и больше. Удивительным образом на его голове сохранялись черные волосы, правда, и они были усеяна редкими пучками поседевших прядей.

Трудно сказать, почему его глаза то и дело пускали слёзы, вернее становились чрезвычайно влажными, хотя казалось бы никаких причин для того не было. Его вечная щетина стала белой ещё давно. Всё казалось, будто детишки, играя в снежки, попали ему прямо в лицо и шею, и с тех пор этот снег никак не мог растаять, но, конечно же, это не было снегом – это были его воспоминания, странным образом отложившиеся не на густой шевелюре, а на рыхлом лице с обвисшей кожей.

Старик держал собаку, почти такую же старую, как он сам. Это была собака породы зенненхунд по кличке Роджер. Он держал его, чтобы в случае, если в дом проникнут люди, Роджер смог защитить его, и предупредить, прежде чем воры проберутся в спальню, и старик Федерлайн мог бы взять в руки своё ружьё, или хотя бы револьвер, если бы о нём вспомнил.