Александр Гущин - Сокровища Каялы

Вскоре в моём дневнике появилась запись о травмах: «24 февраля 1995 года. Четвёртый штурман Шалев. Перелом предплечья». Перелому предшествовала моя провокация, которую провёл в отношении своих штурманов. Как опытный и мудрый инквизитор в течение недели я стравливал третьего помощника капитана Парисова Валерия Фёдоровича и четвёртого помощника Шалева Сергея Олеговича, выдумывая провокационную чушь о профессиональной пригодности подопытных штурманов. Наконец они подрались и Парисов сломал Шалеву предплечье. 24 февраля 1995 года Шалева я отправил в больницу порта Марин. Бардак был налицо. Но ингушу-чеченцу капитану Магасову было всё равно. С Магасовым я скандалил, но он не просил мне замены. Я чувствовал: ослабевший ступор после общения с Даргавсом и Магасовым усиливается! Доктору-Окурку Даргавсу я обещал оторвать голову. Об этом наутро, опасливо оглядываясь, рассказывал мне приятель-цыган, начальник радиостанции Патвеев, по кличке «Ба Ку». Цыган Ба Ку с испугом говорил, что я обозвал Даргавса «тупым осетинским чеченцем с раздвоенным змеиным языком». Оскорблённый Даргавс обещал в Питере с помощью земляков разобраться со мной по-серьёзному. Я отвечал начальнику-цыгану, что не помню своих слов, хотя в тот день водки выпил совсем мало. Пришлось вновь обратить внимание на свою заторможенность, на свой ступор.

Ступор, в каком-то смысле, был мне на руку. Оставаясь якобы в состоянии прострации, фиксировал все действия контрабандистов. Банду поставил на счётчик, контролировал контрабандистов каждую секунду. В моём кармане лежала калька, где почерком Даргавса было начертано:

Вакулян Азиз Ильич, генерал-лейтенант ГРУ, Москва.

И московский номер телефона. Отсюда следовало: на этой войне с контрабандистами я не мог воскликнуть, воодушевляясь,

– Ребята! не Москва ль за нами?

Поганая Москва была за ними. За погаными. Имя генерала было какое-то прошлое, айзербайджанское, зороастрийское, персидское. Фамилия армянская, а отечество – русское. Координаты генерала понадобились какому-то имаму, и какому-то бен Ладену. Кремлёвский горец обеспечивал переброску в Чечню ста миллионов долларов для террористов, сиречь для чеченцев-повстанцев. Доллары были нужны для борьбы с русскими. Деньги, как знает глупая читательница, находились в четвёртом трюме теплохода. Находились. А где они находятся, знает только умненький читатель и воинствующий, хитрый старпом с Каялы. Баба-цензор-психолог, умная представительница российских спецслужб, любительница чтения чужих писем прочтёт в моём дневнике нижеприведённую запись: «Порт Марин. Двадцать шестое февраля 1995 года. Второй штурман Дубовский свихнулся».

Все беды из-за меня! Это я спровоцировал Дубовского! 25 февраля 1995 года я пошёл ва-банк, я спросил второго помощника Дубовского,

– Заметили Вы странную погрузку четвёртого трюма? Трюм по-хитрому изолировали!

Через три часа вечером в двадцать часов с пеленгаторной палубы я наблюдал, как Дубовский, показывая на четвёртый трюм, рассказывает об этой странности капитану-зомби и Гиппокриту-Окурку. Гиппокрит пригласил Дубовского попить с ним чаю. На следующее утро второй помощник сошёл с ума. Он стал удивительно агрессивен. Моряк напал на радиооператора и начальника радиостанции. Радиооператора звали Сергеем Геннадьевичем Началовым. Он был родственником Шверубовичу Василию Ивановичу, народному артисту СССР. Начальник радиостанции Патвеев, по кличке «Ба Ку», был родственником академику Российской академии наук Матвееву Виктору Анатольевичу. Не обращая внимания на высокопоставленных родственников, Дубовский с мачете гонялся за судовыми радистами. Когда связисты пробегали мимо меня, я шепнул им,

– Ребята, это не сумашедствие!

Приятели-радисты не захотели меня слушать и забаррикадировались в радиорубке. Дубовский не смог выбить дверь. Странный сумасшедший выбросил мачете и стал ронять за борт корабельную мебель. Старпома сумасшедший не трогал, доктора Гиппокрит-Сильвера испуганно избегал. При виде капитана Магасова грузовой помощник силился что-то сказать. Из глаз его катились слёзы, изо рта вырывалось клокотание. Штурман отворачивался от российского капитана, продолжая громить судно. Тараща сумасшедшие глаза, он крошил всё, что попадалось у него на пути. Скрутив невменяемого штурмана, сняли агрессию. Гиппокрит успокоил его уколом. Успокоенный микстурой лицемера, штурман Дубовский всю ночь простоял на причале, не желая подниматься на борт российской опасной шпионской посудины. Таких сумасшедших я ещё не встречал. 27 февраля, днём, перед отправкой в Санкт-Петербург, он был почти нормален. Вероятно, мафиозная микстура ослабила своё действие. Дубовский, как потерявший волю человек, отдал на суд капитана Магасова и врача Даргавса тетрадку своих стихов. Я с ненавистью наблюдал за отравителями-критиками. Часы времени приближали двадцать первый век. Время теплохода «Каяла» било пять склянок. Спустя десять минут после пяти склянок, 27 февраля 1995 года в 22 часа 40 минут Дубовского посадили в машину судового агента. Сумасшедшего судоводителя без сопровождения отправили самолётом в Санкт-Петербург. Судовой врач Даргавс-Окурок в этапном эпикризе приписал: сумашедствие возникло на основе сочинения безграмотных стихов! Старая нация Даргавса, древняя национальность с детским мировоззрением пещерного человека отправляла поэта-морехода назад, в прошлое. Кожей я ощущал, как стонет Русь от поганых!

Второго марта 1995 года в день рождения главы Федеральной службы контрразведки Российской Федерации, в день рождения Сергея Вадимовича Степашина, в ночь его сорока трёхлетия я решил поделиться информацией с российскими спецслужбами (не с Патвеевым Фомой, естественно). Вовремя одумался. Степашин родился в тот год, когда советские сатрапы травили Сталина. На теплоходе «Каяла» российские сатрапы Степашина травили мой экипаж. Ожидая, что следующая, после отравления Дубовского, будет моя очередь, стал осторожен в вопросах питания. И не заметил, как утром пятого марта сумасшедшую микстуру мафиози всё-таки мне подлили! Хотя в кают-компании я съел только кусочек сыра и выпил глоток чая! Вот тут я обозлился. Хотел симулировать сумашедствие, а меня кинули! Злой и ещё нормальный решил подключить к этому бардаку Интерпол, что было для меня чрезвычайно опасно. Утром пятого марта чувствуя, что схожу с ума, у меня, как и у Дубовского начинает съезжать крыша, заявил мастеру: сбегаю в город попить местного пива, устал от судовой суеты! Не дожидаясь ответа, сбежал по трапу на берег. Вслед неслись протестующие крики капитана-мафиози. Я решил срочно отправить сообщение в Интерпол, несмотря на смертельную опасность, исходящую от кавказско-русской мафии. Самой жестокой в мире мафией управлял московский, кавказский генерал ГРУ. Кремлёвский горец. Надо быть сумасшедшим, чтобы воевать с Кремлём! Я сошёл с ума пятого марта, через сорок два года после убийства сатрапами тирана Сталина.