Чингиз Алиев - «Кто ты?». Часть 1

– Наоборот, товарищ профессор, я очень благодарен вам и, если вы не возражаете, хотел бы вернуть вам свой долг.

С этими словами я залез в карман и вытащил оттуда несколько десятирублевых купюр. Но он на деньги и не посмотрел, как будто их и не было.

– Видите ли, сынок, такие вещи не возвращают. Быть может, и вы когда-то кому-то окажете аналогичную или какую другую помощь, вот тогда можете считать, что вернули мне так называемый свой долг, даже с процентами.

Ему надо было выходить, и мы распрощались.

Так сложились обстоятельства, что я всю свою деятельную жизнь работал на чиновнических должностях в министерствах и ведомствах. По долгу службы объездил весь Советский Союз, ко мне обращались с самыми разнообразными просьбами. Десяткам, сотням людей оказывал я помощь и деньгами, и в устройстве на работу, и в получении квартиры, и во многом другом. Кто-то из этих людей выражал мне благодарность, кого-то я никогда больше не видел, но как бы то ни было, всегда в таких случаях перед глазами стояла та самая красненькая десятирублевка и вспоминались слова профессора о том, что «быть может, и вы когда-то кому-то…».

Экзамены позади. Остается получить деньги и разъехаться по местам прохождения практики. Стипендию и сто рублей помощи мне выдали в день последнего экзамена. Как раз в это время нас срочно вызвали в деканат. Пришли почти все. Видимо, несколько человек потрудились над тем, чтобы пройтись по адресам проживания студентов и пригласить их. Декан факультета сказал, что по указанию из Москвы всякая производственная практика отменяется, что вместо практики поедем в Казахстан участвовать в реализации постановления партии и правительства по поднятию целины. Для этого мы должны были сходить в городской комитет комсомола, чтобы получить путевку, деньги, причитающиеся нам для практики, так как проведенное в Казахстане время будет считаться как производственная практика; ну, и если кому нужно – съездить домой на день-другой. Для всего этого отводилась неделя времени.

На следующий день с утра я пришел в здание городского комитета комсомола, в котором также размещались городской комитет партии и горисполком. Там уже было многолюдно. Студенты с нашего курса и какие-то молодые люди стояли кто где и смеялись. Какой-то старик крыл Пишевари на чем свет стоит – это-то, видимо, и являлось причиной всеобщего веселья.

Покойный Пишевари был создателем и руководителем Иранской Коммунистической партии и близким другом Ленина. Когда в России, а затем и в других союзных республиках победила социалистическая революция, очень многие иранцы под агитацию Пишевари покинули родину и иммигрировали в СССР. Подавляющее их большинство сосредоточилось в Азербайджане, так как по национальной принадлежности они были азербайджанцами из южного Азербайджана, по результатам Русско-иранской войны остававшимися под влиянием Ирана. Это были в основном грамотные специалисты, работающие на высоких должностях и пользующиеся большим уважением у себя на родине. Разумеется, эти люди здесь никому не были нужны, обратно их не пускали; и после отдельных шумных протестов, которые жестоко подавлялись милицией, они устраивались на первую попавшуюся работу, в основном дворниками и охранниками. Старик этот, оказывается, тоже был из тех иммигрантов и работал здесь охранником. Охранял это здание от посягательств и нежелательных посетителей. Кто-то, скорее всего из местных, зная об этом, и задел больное его место, сказав, что неужели тот «не нашел в Иране какую-нибудь дверь, чтобы охранять, а поперся сюда». Гнусно, конечно, но такие люди есть везде. Кое-как успокоив старика, мы выстояли в общей очереди и, получив путевку, разошлись. Деньги, положенные для прохождения практики, получили в этот же день. Времени оставалось много, поэтому большинство, в том числе и я, поехали домой.

У нас своего, то есть отцовского, дома не было. Отец был историком, членом коммунистической партии, занимал ведущие положения в школьной иерархии, а потому часто направлялся то в один, то в другой район. Везде нас обеспечивали жилплощадью, и поэтому некогда, да и незачем было думать об оседлой жизни. Затем война, голод, холод. Два брата отца сразу мобилизовались в армию, и были отправлены на войну. Отец имел бронь. Но он каждый день ходил в районный комитет партии, просил, чтобы сняли его бронь, и писал об этом в вышестоящие партийные инстанции. Наконец его просьбу удовлетворили, и он также отправился на войну. Оставшиеся без глав две семьи (младший дядя тогда был холостым) с маленькими детьми обходились кое-как помощью, оказываемой партийным комитетом района за отца, пока не вернулся младший дядя, почти без одной руки. Левая рука его (он был левшой) висела как плеть, и, как говорил он, не отрезали ее потому лишь, что он отказался наотрез. Ему, конечно, было трудно содержать всех нас, и он переехал в другой район, где жили родственники. Таким образом, мы лишились и той квартиры, где жили до отправки отца на фронт. Мы разместились в одном из классов сельской семилетней школы, где дядя устроился преподавать литературу. Периодически то один, то другой родственник привозил нам мясо, молоко, масло и другие продукты, что вместе с продуктами, которые давали два раза в неделю за отца, обеспечивало нам, в общем-то, безбедную жизнь. Со временем дядя построил дом, завел хозяйство, женился, стал директором школы. К тому времени старшая сестра моя вышла замуж, и они с мужем стали жить в районе. Она работала в больнице, он занимался партийной работой. Мать постепенно перешла жить к сестре, так как некому было детей нянчить и за хозяйством смотреть. Так вот, когда я говорю, что поехал домой, имею в виду дядин дом, где мы все росли и учились, а к сестре заходили как бы в гости.

Побыв два дня у дяди, я приехал в район попрощаться с семейством сестры и матерью. Перед уходом на автовокзал мать со слезами на глазах отдала мне почти новый пиджак из доброкачественного материала черного цвета.

– Отцовский, – сказала она. – Ты уже большой, носи на здоровье.

Заплакала и сестра. Она помнила отца. Я нет.

Этот пиджак у меня украли в поезде, когда я возвращался из Казахстана.

На вокзале яблоку упасть было негде. На одного отъезжающего пришли три-четыре провожающих. Играл оркестр, кое-где слышались и звуки одиноких музыкальных инструментов.

Вещи в поездку брали самые разнообразные. Некоторые взяли с собой даже матрас, подушки и другие постельные принадлежности. Алиев Сабир с нашего курса таскал с собой огромную плетеную корзину, заполненную чесноком. Всем он объяснял, что, по его сведениям, чеснок в Казахстане на вес золота, и он собирается на этом сделать бизнес. Чеснок он, конечно, до конца не довез, но кличку себе заработал на всю жизнь – Чеснок Сабир.