Анна Рунцо - Драконаполис. Первые искры

– Ну здравствуй, Всэволод, – наконец промолвил незнакомец, закончив осматривать его лицо и проверив повязку на руке. – Ты нэ в рубашке, ты в пальто родился.

Сева только смотрел на него, ничего не отвечая.

– Сэйчас будем обедать, – как ни в чём не бывало продолжил незнакомец с лёгким акцентом и потянул за толстые верёвки, крепившиеся к платформе, на которой был хитроумно зафиксирован пациент. Туловище Севы приняло более-менее вертикальное положение.

Тамара, вошедшая вместе со стариком, выглядела умиротворённой. В руках у неё была трёхлитровая банка с большим букетом полевых цветов. Цветы были простыми, но так удачно сочетались между собой, что комната тут же стала гораздо уютнее и веселее и уже не напоминала одиночную камеру. Молча улыбаясь, Тамара поставила банку с цветами на грубо сколоченную самодельную тумбочку у кровати и отодвинула тяжёлую ткань на окне, заменявшую штору. Солнечный свет залил помещение, окончательно преобразив его. Даже старик при свете солнца теперь больше походил на мудрого сэнсэя, чем на мрачного злодея.

– Мэня зовут Ваче, – представился он. – Про сэбя можешь нэ рассказывать. Мы с Тамарой, пока ты двое суток без сознания лежал, уже о чём только нэ переговорили: и про Витю, и про мужа её бывшего, и про тебя я теперь достаточно знаю.

– Как Вам удалось спасти меня от змеиного укуса? У Вас оказался антидот? Я слышал, он очень дорогой, тысяча долларов за инъекцию.

– Укуса? – непонимающе нахмурился Ваче. – Ах, да. Так то нэядовитая змэя была. Хорошо, что ты её прибил, сразу стало понятно, кто тэбя покусал. Единственно, жрёт всякую гадость и в пасти мог трупный яд остаться, поэтому рану я тэбе почистил. Бинтовать я нэ очень умею – нэмного перестарался. – Он легонько похлопал Севу по руке. – Была б ядовитая, ты бы, конэчно, помер. От проглоченного яда. – И они с Тамарой дружно рассмеялись. Тамара смеялась легко и заливисто, не сводя со старика благодарного взгляда. Смех Ваче был как скрип несмазанного колеса – видно, очень давно он не веселился.

– Тебе повезло, что Ваче Васильевич врач, – продолжила, отсмеявшись, Тамара. – Он сразу понял, что у тебя с шеей и позвоночником, и зафиксировал всё как нужно.

– А что у меня, кстати, с шеей? – спросил Сева с тревогой.

Ваче посерьёзнел.

– Нарушены нервные связи. Головой ты ещё сильно ударился. По-хорошему, нужна опэрация и длительная терапия. Я боялся тэбя оставить, пока ты был без сознания. Но теперь-то я, конэчно, отправлюсь в город, чтобы прислали вертолёт. Бэда в том, что сейчас положение такое хрупкое, что, даже если тебя будут переносить очень-очень бэрежно, любое смещение может всё усугубить. И тогда, даже если светило хирургии будет тебя опэрировать, ты, в лучшэм случае, станешь кривошеем, а в худшем – всю левую часть тела парализует. Левая половина – это плохо, понимаэшь, сердце там.

Сева молчал, боясь разрыдаться. Он старался, чтобы его губы не дрогнули под полным сочувствия взглядом Тамары. То, что сейчас сказал Ваче, было хуже смерти, пусть даже мучительной, пусть в одиночку. Гнить в постели, хоть бы и при постоянном уходе и питании – это было по-настоящему жутко. По всей видимости, для Тамары этот страшный диагноз также стал полной неожиданностью.

– Так, может, не надо трогать, – жалобно заглянула она в глаза врачу. – Может, Вы сами его здесь прооперируете, а мы привезём всё необходимое для операции?

– Я нэ опэрирую уже сорок лет, – резко отрезал Ваче. Потом добавил уже мягче: – Ко мнэ даже сюда, в горы, умудрялись детей привозить, просили помочь. Я нэ потому отказывал, что у меня сэрдца нет, а потому, что вера в себя ушла. В таком состоянии я хуже тебя прооперирую, – сказал он, обращаясь к Тамаре. – Ты, вон, горы свернуть можэшь, таким руку направляют, а я при всём своём опыте только наврежу. Всё, что мне остаётся – следить за новинками медицины. Иногда даже на конфэренции езжу, общаюсь с коллегами. Один амэриканский профессор так ко мне проникся, что приехал в гости из самой Америки и проторчал тут с неделю – больше нэ выдержал. Но скальпель в руки не возьму больше. Одно дело – теоретизировать и быть в курсе последних методик, даже своими исследованиями делиться, писать статьи, и совсем иное – чэловеческую жизнь в руках держать.

Тамара поникла совсем, но настаивать больше не стала.

– Всё равно тогда вертолёта не надо. – Сева старался говорить без дрожи в голосе. – Если я буду лежать в этих колодках, сколько потребуется, что произойдёт?

– Как смогут, восстановятся мышечные и нэйронные связи, укрепятся связки. Ты на адреналине после аварии очень долго шёл. Как ни странно, это лучшее, что ты мог сдэлать. Ты нэ давал своему мозгу и телу команды, что у тебя повреждения, и организм не пэрешёл в рэжим выживания за счёт отказа от травмированных участков. Скорее всего, если бы ты остался лежать, где лежал, ты бы, во-первых, замёрз, а во-вторых, если бы тебе и успели оказать помощь, ты бы точно стал инвалидом.

Ваче со своей беспристрастной и, как Севе показалось, равнодушной оценкой его невесёлого будущего сильно не понравился своему пациенту. Сева не доверял его словам и подозревал, что он ведёт свою игру, но в чём его интерес, не мог даже предположить.

– Удивительно, как вы сюда добрались, – продолжал Ваче, не замечая Севиного напряжённого лица. – Ту тропу в скалах, которую вы нашли, лэгко обнаружить, только если идти или ехать по дороге. Да и то. Редкие автомобилисты всегда проезжают это место ночью и проход просто нэ замечают. Дорога была построена много дэсятков лет назад, но на совесть – до сих пор как новая. На картах её нэт, поскольку она упирается в тупик.

– Удивительно другое, – как можно более кротко возразил Сева, но некое злорадство всё равно угадывалось в его голосе. – Как в этой глуши Вы случайно набрели на нас?

– Я запахи и звуки гор как свои пять пальцев знаю. А вонь от вашего костра была та ещё. Да и дым из моего дома видно было. Кроме того, провидение – оно провидение и есть. Если суждэно выжить, выживете. А вот суждено ли тэбе выздоровэть и полностью восстановиться, это уже большой вопрос, – безжалостно добавил старик. – Ты можэшь остаться здесь с зафиксированным позвоночником, пока не восстановятся связки. Чэстно говоря, это то ещё испытание, и я нэ уверен, что оно тэбе под силу. Гдэ-то месяц ты будешь очень ограничен в движении. Я за тобой поухаживаю, так и быть, но, когда ты начнёшь срываться на меня и сходить с ума, я тэбя отсюда вышвырну. И жаль мне тэбя не будет.

Сева помолчал.

– А как же Тамара? Вы поможете ей встретиться с сыном? Не может же она просто ждать, когда я восстановлюсь.

– О Тамаре нэ бэспокойся. Я на Боливаре, это конь мой, кстати, мы тэбя на нём сюда и привезли, доберусь до этого Ависа. Это он про меня ничэго не знает, а уж я-то давно приметил печной дым с вершины горы. Уж отыщу его как-нибудь. Нэ так уж он далеко отсюда живёт.