Владислав Зубченко - Рождённые огнём. Первый роман о российских пожарных…

С тех самых пор к Емельяну и прицепилось необидное, но едкое прозвище Ширш. Но товарищи уважали Ширша за его отвагу, за то что никогда, будучи старшим, за чужие спины он не прятался.

– Опять ты своё, ну какое я тебе высокоблагородие, – сконфузился Николай.

– Помяните моё слово, быть посему рано или поздно, – бурчал вслед поднимающемуся вверх по лестнице парню.

Брандмейстер Степан Бодров вместе со своим помощником обер-офицером Алексеем Мартыновым разговаривали в кабинете. А поговорить было о чём. На нужды пожарной команды в этот год Городская дума выделила денег меньше положенного.

– Я ведь ему говорю прямо, – горячился штабс-капитан Бодров после встречи с самим генерал – губернатором Катениным. – Ваше высокопревосходительство, что уж о людях думать, коли так – лошадям обозным скоро на прокорм денег не будет! А он мне: помилуйте, голубчик, у меня забот столько, что до вас руки не доходят. Не доходят у него руки, понимаешь! – Брандмейстер с помощником, наконец, узрели стоявшего у дверей Николая.

– Коленька! – казалось, Бодров обрадовался приходу Мартынова-младшего больше отца. – Ну что, друг мой, не надумал ещё к нам на службу податься, а? Мне такие работники позарез нужны. – Брандмейстер провёл ребром ладони по шее.

– Здравствуйте Степан Степанович, – улыбнулся Николай. – Я просто зашёл, отца вот навестить.

Мартынов – младший зашёл не просто так. Здесь, в пожарной части, он чувствовал себя дома. Словно все эти годы, когда после учёбы бежал на службу к отцу, он и сам в своих мыслях становился на дежурство рядом с усачами-пожарными. И они успели полюбить его за любознательность и уважение к профессии, которую однажды выбрал его отец. И было в этом выборе Алексея Мартынова и судьба, и призвание.

– Ну, садись, садись, чайку втроём попьём, – приветливо пригласил Николая Бодров, выглянув в окно на улицу. – Тихо сегодня как-то, а? Не находишь, Алексей Иванович? Не сглазить бы.

Кабинет брандмейстера был по-мужски строгим. Большой тяжёлый стол с гнутыми, словно под собственной тяжестью, ножками громоздился посередине. Такое же массивное кресло, которое сейчас пустовало, пока штабс-капитан суетился с самоваром, очень нравилось Николаю с самого детства. Однажды, вот так же оставшись на некоторое время один в кабинете, он втайне даже уселся в него. Слева от кресла стояла брандмейстерская шпага – с ней Бодров почти никогда не расставался, а особенно на пожаре. Какой же командир в бою без шпаги?…

– Ну-с, чаёк поспел, господа, без чая, Коленька, уж не отпущу, – по-отечески усадил на деревянный стул гостя Бодров. – Да не гляди ты на отца – ты ж и мне, как сын. Чай с дымком, по – пожарному. Да ты хозяйничай сам, чего уж.

Бодров снова повернулся к старшему Мартынову.

– Завтра же непременно пойдём вдвоём к губернатору и ты, Алексей Иванович, ему свои предложения покажешь. И не спорь, не спорь – лучше тебя даже я не смогу. Эх, Василий Алексеич, царствие тебе небесное. Теперь уж не как при тебе стало.

Годы службы при самом Василии Алексеевиче Перовском Степан Бодров вспоминал с трепетом. Его, совсем ещё юнца, Перовский приметил однажды на пожаре в 1833 году, когда он, помощник брандмейстера, лихо вскарабкавшись на самый конёк крыши горящего дома, бежал вдоль по нему, как по улице.

– Гляньте-ка! Ему котом бы уродиться было в самый раз, – восхитился губернатор, обращаясь к маленькому чёрному кудрявому человеку с бакенбардами, стоявшему рядом, по всему видно, приезжему может из самой столицы.

Через мгновение так же ловко пожарный спрыгнул почти в самое пекло и исчез. А через минуту появился с каким-то свёртком, вновь взобрался на крышу и по этому, единственному оставшемуся пути к спасению, вернулся обратно. Свёрток оказался грудным мальцом, спасённым в тот день Бодровым.

– Подзовите-ка этого «кота» ко мне – награжу за смелость, – приказал Перовский и обернулся к кудрявому человеку. – Гляди, Александр Сергеевич, какие молодцы у меня служат! А как поэму про них написать, а?

– А что, мысль интересная, – ответил человек. – Отчего же и нет.

С тех пор они ещё несколько раз встретились на пожарах, куда губернатор ехал непременно, чтобы лично посмотреть, как работают его молодцы. Бумагам он не верил, а предпочитал всё перепроверять сам. В один из таких дней он объявился в пожарной части и, увидев сколь плачевны здесь дела, распорядился наказать виновных. А когда прежний брандмейстер ушёл на покой, вызвал Бодрова к себе и сделал главным пожарным во всём Оренбурге. При Василии Алексеевиче пожарное дело, наконец, пошло в гору…

– Чего приходил-то, случилось чего? – спускаясь с сыном по лестнице, поинтересовался Алексей.

– Нет, отец, всё слава Богу, – улыбнулся Николай.

– Вишь, как зовёт тебя, а я не хочу вот теперь, – задумался Мартынов-старший. – Учёба твоя закончена. Надо тебе в городскую управу на службу попробовать. Степан Степанович рекомендацию дал бы, да вот беда – как ему сказать, что не хочешь ты пожарным стать?

– Отчего же не хочу? – встрепенулся Николай. – Ты же сам мне…

– Ты погодь, погодь, говорю, – остановил его отец. – Вот что я думаю…

Звон пожарного колокола прервал их беседу.

– В Новой Слободке, кажись, занялось! – кричал караульный с каланчи.

В части сразу всё задвигалось. Лошади, наученные звуком тревожного колокола, одновременно сделали шаг вперёд, вдев головы в висевшие перед ними хомуты. Кто-то уже бежал запрягать. Ширш, схватив рукав и заливную трубу, без лишней суеты встал возле линейки.

– Бегом, мухи сонные! – раздался на всю округу его командный голос. – Минута вам, не более, а то следом побежите, говорю!

Алексей Мартынов оборвал разговор.

– Ладно, сынок, вечером про всё и договорим. Иди домой, матери скажи, чтоб ждали к шести. Пусть вареники, слышь, сделает – отчего-то хочу сегодня вареников с картошкой, страсть, как хочу. – Отец, взяв боёвку, заботливо принесённую Ширшем, уже вскочил на первый ход.

– Ваше благородие, может и сами управимся – дело пустяковое, – крикнул Ширш Мартынову.

– Поехали! – протяжно загудел помощник брандмейстера, ещё раз взглянув на сына, и пожарный обоз скрылся в пыли Почтовой…

Николай же, смерив напоследок взглядом стареющую каланчу, направился теперь прямиком домой. Настроение его заметно улучшилось. По дороге он вспоминал, как однажды с отцом по узкой винтовой лестнице поднимался на эту каланчу. Отсюда весь город был как на ладони. На юг прямо от берега Урал – реки начинался казачий Форштадт, на север виднелись Базарная площадь и Кузнечные ряды. Куда хватало взору, окрест стояли церкви, мечети, дома – до всего этого, казалось, можно было дотянуться рукой. Отец, крепко держа сына за руку, вглядывался в даль и думал о чём-то своём. Прямо над Колиной головой висел тот самый пожарный колокол, и он решил неизвестно для чего слегка потянуть верёвку. Язык колокола качнулся и неожиданно ударил, что есть силы, звеня медью. Внизу заржали обозные лошади, пожарные повыскакивали из конюшни. Отец вздрогнул в то же мгновение и схватил колокол рукой: