Екатерина Бердичева - Песнь ветра

– Ты еще мал и наивен! – Крикнул молодой и сильный черный волк, стоящий впереди. – Они ушли и больше никому не интересны! Беги скорей к нам, не то погибнешь!

– Вы забрали у меня дом, забрали друзей… Ненавижу!

– Глупый леопард! Мы не желаем тебе зла и примем обратно в стаю!

Но… если бы даже леопард захотел, он больше не мог выйти из ущелья в том месте, откуда в него вошел, поскольку узкий проход на его глазах забился камнями почти наглухо. И он, цепляясь за крохотные выступы когтями, полез наверх, туда, где тянулись к небесам снежные пики. «Я спас друга, но больше не хочу находиться среди них. Они для меня – чужие существа, живущие по своим законам. Наши дороги должны разойтись!» Превозмогая боль в избитой камнями спине, одышку и усталость, юный зверь лез все выше и выше, пока позади него с грохотом не обвалилась скала, обрезая единственную тропу туда, где остался теплый воздух и голубая трава. Маленький пятачок, на который опирались его лапы, продувался резким ледяным ветром. «Я свободен или у меня нет выбора?» – Усмехнулся леопард и посмотрел на звезды, равнодушно висящие в небесах. – «А что такое свобода?» – Пропасти жадно раскрыли свои черные бездонные глотки. – «Свобода – это когда рвутся все привязанности, и твой привычный мир выпускает тебя из своих объятий. Но, если он перестает тебя держать…» – Под лапами потекла вниз каменная крошка. – «То наступает смерть».

Слабый карниз на теле горы дрогнул, и маленький леопард, вдыхая последние глотки воздуха, полетел на острые скалы, таящиеся в глубине провалов. И мир, вспыхнув последним звездным бликом в его зеленых глазах, перестал существовать.

И снова заявила о себе бесконечная боль. Но теперь у него появились силы слегка приоткрыть склеенные слезами ресницы и осмотреться. Небольшая светлая комната с окном. Кровать. Лежащие по ее краям прозрачные трубочки от прибора, стоящего где-то в ногах, тянулись к запястьям и лодыжкам, обернутым серебристой тканью. Тело до шеи укрывало темное шерстяное покрывало. Страшно хотелось пить. Он немного повернул голову. Практически рядом с ним, на низенькой тумбочке, стояла кружка. Горло попыталось проглотить тягучую слюну, а неожиданно ставшая тяжелой рука вытянулась в сторону, но снова упала на кровать. Он поразился, до чего тонкой она стала. Словно чужая. Да что же это такое? Сначала не дали умереть, теперь издеваются, оставив на видном месте воду. Нет, он сейчас встанет…

– Да что же ты творишь! – Легкие девичьи шаги застучали каблучками в пол, и свет из окна заслонила салатовая униформа. – Тебе нельзя вставать! Господа Коомин и Беринель тебя по частям собирали!

Ладошка осторожно легла на его влажный лоб. Под ее тяжестью он снова упал на подушку.

– Пить… дай… – Едва слышно выдохнул он.

– Тебе вроде еще нельзя… – Неуверенно сказала девушка, промелькнув русыми волосами перед его уже туманным взглядом. Пока она соображала, он снова уплыл в небытие.

Теперь ему виделась вода. Без конца и края. Оранжевое светило опускалось за горизонт, проложив к его ногам желто-красную дорогу. А он по ней плыл. То есть, конечно, не он, а корабль, на чьем носу он сидел, свесив за борт ноги. И снова в его голове крутился вопрос: зачем? Ведь леопард умер. Разбился об острые скалы. А кто тогда он? Путник, не знающий конечной цели своего странствия? Но зачем ее знать? Что от этого знания изменится? Ведь краски не вспыхнут ярче, а умершая среди черных игл душа не воскреснет. Сухие глаза смотрели на закат до тех пор, пока светило окончательно не попрощалось с уснувшим миром, расписавшим свои сны мерцающими звездами. Прохладный ветер трепал воротник теплого плаща и пряди волос, бившие по спине. «Он хочет меня разбудить…» – подумал парень и… проснулся.

За окном стояла ночь. Одна створка была чуть приоткрыта, впуская внутрь комнаты напоенный цветочным ароматом воздух. Где-то далеко пели птицы. Прозрачная занавеска воображала себя надутым парусом. Он усмехнулся и перевел взгляд на затененную со стороны кровати настольную лампу. Кружки на тумбочке не было, но пить не хотелось, а изнуряющая тело боль спряталась неясными отголосками на периферии сознания. Немного хотелось есть, а еще больше – потянуться всем затекшим и онемевшим телом, что он и попытался сделать. Правда, ноги сразу свело судорогой, а руки, приподнятые вверх, бессильно упали на покрывало. Резко заболела напрягшаяся шея. Он не выдержал и застонал. Тут же к нему откуда-то сбоку подошел молодой мужчина и положил теплую ладонь на лоб.

– Ну, мальчик, все не так страшно, как кажется. Жар спал, а остаточные болевые явления пройдут в течение пары дней. Может, поспишь еще?

– Кто Вы? – Шепотом спросил он. – Где я?

– Раз ты уже не хочешь спать, а мне все равно дежурить всю ночь, – мужчина вытащил из-за столика удобный мягкий стул и сел на него верхом, опершись локтями на спинку, – то постараюсь удовлетворить твою любознательность. Итак, звать меня Инваар Роолен. Прохожу ординатуру под руководством профессора Коомина. Правда, не здесь, а в городской больнице, но к тебе попросился сам. Уж очень сложный случай. Пять оборотов тебя наши профессора сшивали. А я помогал. Ну, – черноволосый доктор улыбнулся, – конечно, не один. Анестезиологи, сестры… даже доноры в предбаннике операционной дежурили. Мы думали – не выберешься. Все тело – в клочья. Только господин Эрайен сказал, что ты обязательно должен жить. И все время операции давал тебе энергию.

– Эрайен? Ректор Вожеронской Академии?

– Ну да. – Кивнул Роолен. – Очень за тебя переживал.

– Это он меня сюда принес?

– Нет. – Доктор задумчиво потер кончик носа. – Принес тебя, истекающего кровью и завернутого в собственный плащ, господин Риибат Кайрен. Может, слышал, что его кандидатуру недавно выдвинули в Совет Кланов? А вообще, он – внук господина Эрайена. Мы с ним когда-то вместе учились…

Глаза черноволосого мужчины в синей униформе подернулись ностальгической дымкой.

– Значит, я – в больнице Вожероны?

– Что ты, конечно, нет! Ты сейчас в Академии. Приказано не спускать с тебя глаз. Что же ты такого начудил, если сам ректор так в тебе заинтересован?

– Не знаю… – Тихо ответил больной, повернув голову в сторону стены. – Не имею представления.

– Ты ведь эльф? А из какого Леса? А как тебя звать? Может, известить кого-то из твоих родственников? Мне не трудно!

– Я посплю…

– Ну да, отдыхай. Тебе еще нельзя много говорить…

Голос отдалился и стих, так же, как и свет с шелестом ветра.

В этот раз ему не снилось ничего. Однако, проснулся он сразу, едва тишину нарушил громкий разговор двух мужских голосов. Он открыл глаза и зевнул, осторожно поерзав спиной о прохладную ткань простыни.