Лео Шульман - Мелкий лавочник, или Что нам стоит дом построить. Роман-биография

– Книжку Надсона видел?

– Надсона? А кто это?

– Ты Надсона не знаешь? Ну ты даешь. Я после каждой ходки, ну то есть когда сюда приезжаю, сразу на «Мостки», посижу на его могилке, выпью с ним. Сейчас тоже поеду, хочешь со мной?

– Не-е, мне готовиться надо.

– Правильно, учись, ну а я поехал. Хороший ты человек, Паша Захаровна.

Когда дверь за Аркадием закрылась, Вилен бросился не к письменному столу, а под кровать – к чемодану.

Винсент, Микеланджело, Надсон, кто такой Винсент? И кто этот Аркадий, недоумевал Виля.

Книжка Надсона оказалась дореволюционной с дореволюционными буквами. Первое же стихотворение оказалось антисоветским.

«Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат… – писалось в стихотворении, и дальше: – Пусть неправда и зло полновластно царят /Над омытой слезами землей, /Пусть разбит и поруган святой идеал /И струится невинная кровь…»

– Откуда он до революции про Сталина знал? – удивился Вилен.

«Я плакал тяжкими слезами» – начиналось второе стихотворение.

Стихи Вилену очень понравились. Кто в 17 лет не хочет победить несправедливость и разобраться в жизненных смыслах. Правда, вокруг Виля не слышал жгучий стон мятежного страданья и резкий звон цепей, не видел кровь пролитую, разнузданный разврат и труд поруганный. У него все еще было впереди.

«Надо же какой этот Аркадий», – думал, засыпая, Вилен.

«Аркашка, гад, все вынес: и деньги, и одежду, и белье постельное, и чемода-а-ан!» – выло в голове Вилена.

– Да что ж это такое, родненькие! – кричал коридор.

– Успокойся, Клаша, я уже позвонила, сейчас приедут и все найдут, – послышался голос Паши Захаровны.

– Ка-а-а-к же, они найду-у-у-т, – продолжался вой.

Наконец Виля проснулся и выглянул в коридор – у дверей соседки собралась вся коммуналка. Виля тоже заглянул в Клашину комнату. Мягкий волшебный свет заливал жилое помещение несчастной Клавдии, он шел от висящей на стене лампы, замотанной в наволочку.

«Что б из коридора свет не увидели», – догадался Вилен.

Окно было раскрыто, и легкий ветерок развевал белую занавеску.

В жизни Вили уже был один случай воровства. Но тогда никто не кричал.

Случай произошел в его родном Серебрянске, где никогда ничего не случалось, где ключи от входных дверей клали под коврик, а летом все окна и двери были нараспашку. И случилось это с его отцом.

Однажды утром отец Вили, собираясь на работу в больницу, где он служил заведующим хирургическим отделением, не обнаружил на вешалке свой пиджак.

– Бела, ты не видела мой пиджак? – спросил он у мамы Вилена. – Брюки есть, а пиджака нет.

– Видела, ты вчера в нем пришел с работы.

– А теперь я в нем на работу не могу уйти, потому что его нет, а у меня сегодня политинформация.

– А может, и не видела, может, ты его на работе оставил. Ничего страшного, надень свой выходной костюм. Ничего не случится, если ты в нем прочитаешь свою политинформацию. Тебя и в домашнем халате будут слушать.

Действительно, на отцовскую политинформацию сбегалась вся больница. Поговаривали даже, что сведения для нее он берет на Би-би-си у Анатолия Максимовича Гольдберга.

Пришлось отцу на работе не только резать больных (резать на сленге отца Вилена означало делать операции), не только читать политинформацию в выходном костюме, но и искать пиджак.

Но и на работе пиджака не оказалось.

И только, когда после обеда у отца в кабинете прозвонил телефон, пиджак нашелся.

– Здравствуй, Илья, – сказал в трубку начальник серебрянской милиции, – у тебя на днях ничего не пропадало?

– Да вот пиджак куда-то запропастился, нигде найти не могу.

– Ну, значит, я не ошибся, твой пиджак у меня в кабинете висит.

– Интересно, как он к тебе в кабинет попал, мы же вчера с тобой не пили? – удивился отец.

– А теперь обязательно выпьем, двери нараспашку держать не надо.

Вор оказался пришлым. Ни одному серебрянцу никогда бы не пришло в голову покуситься на имущество семьи Вили. Вор возвращался из заключения, ему хотелось есть, а пиджак отца, висевший в прихожей, выглядел вещью, которую можно было быстро продать. Вор и пошел его продавать на серебрянский базар.

Несчастный пришлый вор не знал, что пахнущий табаком, пошитый в доброй старой Англии отцовский пиджак с редким для Серебрянска узором в клеточку продать на серебрянском базаре было то же самое, что продать краденого Рембрандта на аукционе «Сотбис».

Практически все продавцы зелени, овощей, мяса и других продуктов питания на серебрянском базаре либо их жены или их дети были пациентами Вилиного отца. А Вилин отец был их постоянным покупателем. С продавцами мяса он решал, какую часть говяжьей туши рубить на бифштекс, а какую – на антрекот или бефстроганов. Продавцам зелени и помидоров объяснял, чем серебрянские помидоры отличаются от крымских и почему на серебрянских огурцах в два раза меньше пупырышек, чем на белорусских.

В общем, когда параллельно с вором один серебрянский милиционер Иван Петрович, забежал на базар купить зелени и помидоров, все продавцы хором обратили его внимание на продающего знаменитый докторский пиджак.

Пиджак отца и продающий его неместный человек Ивану Петровичу тоже показались субстанциями несовместными.

Мама хорошо одевала Вилиного отца и своего мужа.

Английский костюм тонкого твида был много лет назад куплен на углу Ленина и Шевченко в районном универмаге на втором этаже. И сносу ему не было, как доброй старой Англии. Сперва он использовался как выходной, а потом как ежедневный.

Виле пиджак напоминал не о доброй старой Англии с ее Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном, а скорее, о ячейке английского банка с советской мелочью внутри. Нравилось Виле потаскивать мелочь из отцовских карманов. Тем более было для чего.

Раз в неделю Виля вешал на руль своего велосипеда сетку с пустыми опасно позвякивающими бутылками из-под молока и ряженки, а иногда еще и от водки и коньяка и ехал в пункт приема стеклотары.

– А ну розийдысь, голота, – кричала приемщица, – це сын дохтора приихав, його батько у мене из пьяткы скло вынув. Набьете тут бутылок, ходыты страшно. Давай, сынку, свои бутылкы.

«Голота», многим из которых Вилин отец тоже что-то вынул или вправил, расступалась.

Но денег от сданных бутылок, которые мама разрешала брать Виле себе, на подписку коричневого четырехтомного Гайдара не хватало. А Виля так хотел на него подписаться. И часто отцу приходилось доставать кошелек и разменивать рубль, потому что вместо 22 копеек на покупку «Беломора», отец находил в карманах пиджака только его крошки.

Так что вору не повезло дважды: и карманы до него уже были обчищены, и пиджак он не успел продать. Да и кто б его в Серебрянске купил.