Игорь Олен - Войны инков. Incas

– Душно здесь. В высях легче. – Пакча вздохнула.

– Муки понятны. Плачу в душе я! – выдал Хач.

Встреча кончилась.

Пакча вышла на палубу. Море и́скрилось, рыбы прыгали и летали… Волны метнули в ноги ей пламя… Странное дело: пламя – и в мокром?.. Нет, это сайра… В тёмной пучине вспыхнули очи, молча взирали. Пакча дрожала, стыла на месте и опускалась ниже и ниже… Очи наплыли, выдвинув щупальца… Пакча вскрикнула и отпрянула к мачте.

Сверзился смерч. Рулевой заскакал меж килей. Хач бросил в волны в жертву ламёнка. «Ешь, Матерь-Море, ешь!» – бормотали все. Воды, блёклые, как рвань нищенки, опрозрачнились и разгладились.

За каймой редких мангров где-то под утро выросла Пуна, остров-столица… Вслед за охраной, белым оленем девочка въехала в белый город. Видит: на лестнице одного из дворцов два мальчика в жутких шапках; рядом – вельможи; вредного вида тощий сановник жжёт в чашах травы и прорицает… Девочка тихо слезла оленя. Мальчики сдвинулись говоря:

– Мы Тýмпальа. К нам иди.

Чуть живая, толклась она возле тронного ягуара, где восседал Двойной Кумир близ невесты, взятой из Манты. Газовый полог их отделял от сборищ громко вопившей праздничной знати и от кривляющихся паяцев. Слуги носили вина и яства.

– Царствуй, Четыре-Ноги-и-Четыре-Руки, владыка! – выл Хач слащаво. – Славлю честь Тумписа, кою в лонах своих обретают Манта и Ки́ту в браке с тобою, Векоизвечным!

Ночью двойной жених и невесты двинулись к морю. Знать им светила факельным шествием.

– Сладких жён тебе, Хун-Ахпý и Шбаланке 29 29 То есть божественные близнецы, герои эпоса майя-тумписцев, также праотцы Туна. !!!

С помпой верховный жрец ввёл невест в глубину, воззвав: – О, пучина морская! Высинь кровь девам! Волнорождённые, Синекровые правят миром!

Девушек вывели под распевы. Царь навалился. Пакча зажмурилась… И всегда с тех пор жмурилась; сердце билось колибри, пойманным в сети… Как-то злой Левый стал прогонять её, алча мáнтаскую девицу. Братья сцепились. Пакча, уйдя в сад, слышала речи в дальней беседке: «Тумпис – как килька в пагубном неводе, о, верховный жрец Май». – «Великий батаб Хач! Истинно: килька кружит на месте, кружит годами». – «Да, кружит к гибели». – «Есть борьба Слитодвойственной Мысли: та утверждает, эта противится». – «Два царя у нас, и у каждого свои помыслы. Что, верховный жрец Май, тем, кто носит циновку 30 30 Ношение специальной циновки – признак аристократии. Халач-виники щеголяли с циновкой из ягуаровых, то есть царских, шкур. , думать и делать? Как мыслят боги?» – «Свергнуть Шбаланке. Так, Хач, великий батаб, мнят боги». – «Плачу от счастья!»

Пакча, не вникшая в суть беседы (как, скажем, вник в неё тощий вредный батаб, подслушивавший поодаль в зарослях циний), вышла из сада вслед за собачкой, что, попетляв у дворцов средь стел, потрусила в пролом в стене – обдирать ноги людям, висшим на пальмах подле дороги. Выбрав из прочих горца по облику и велев отвести её в царство Ки́ту, Пакча спасла его от оков. Сорвав с неё тонкий шейный браслет из золота с изумрудом в средине, пленник бежал, увы (то, признаться, был Вáрак, засланный со шпионскими целями главным инкой на Пуну и угодивший в плен). Пакча кинулась следом, но на маисовом поле быстро отстала и спела песню:

– Маленький олень скакал – на рогах звезду носил. А большой олень скакал – солнце на рогах носил.

Выйдя к берегу, где шумел прибой, и увидев, как горец, ею спасённый, прыгает в лодку, Пакча вздохнула. Вволю поплакав, с горстью ракушек и мелких камешков, возвратилась в гарем.

Хач начал: – Жуткий поступок! Мысль обмирает! Чуть не замёрз Извечный без девьей ласки!

Левый, однако, чьею была она, мрачно рявкнув: «Малявка!» – стал обниматься с ма́нтаской девушкой, многосильной из-за пятнадцати своих лет, ревнивой, ловко справлявшейся с парным мужем. Пакча страшилась ей непонятных каверзных дел двора и шептаний левого Тýмпальи с тощим вредным батабом.

Как-то Двойной Кумир променадствовал по террасе дворца так долго, что половина уступчивая – Шбалáнке – сникла:

– Хватит, брат. Спать хочу!

Левый хмыкал.

Правый поплёлся прочь. Уцепясь за рельеф колонны, Левый держался и сквернословил. Оба наморщились от усилий… Из-за колонны чья-то рука настойчиво протянула тесак. Схватив его, Левый стукнул по плоти, соединявшей их… братья рухнули, брызжа кровью. Знать и сановники кучковались над Левым, харкая в Правого и стеная:

– Мы суть столь гадки, что бог Шбалáнке чахнет от скорби и умирает! Мы его держим – да не удержим!

Пакча метнулась было к несчастному, но верховный жрец воспрепятствовал.

Правый умер.

Левый, промаявшись год, поднялся – сдвинутый набок, странно гнусавый и колченогий. Он, для удобств, ходил с фаворитом, тоже в обнимку, как прежде с братом… Женщин уменьшилось; развелись содомиты, сходно и пьянки, сотканные из здравиц:

– …Сдох, сгнил Шбалáнке! Правь, Хун-Ахпý бог!

– …О, почему нельзя день и ночь хвалить Синекрового, с неких пор Одинарного бога Тумписа?! Одинарный Кумир, да царствуй!!

– …Тумпис – перл неба и поднебесной! Пуна – перл Тумписа! Халач-ви́ник – перл Пуны!!

– …О! Это истина!!

Царь, лаская любимца, как-то вдруг выгнусил:

– Эту ки́туску-девку надо прогнать.

Хач плакал, брызгал слюною, сетовал и заламывал руки:

– Тестя обидим! Ши́ри – могучий! Он нас порежет! Он нас погубит!

– Мáнтаская – останется, – резюмировал Тýмпальа. – Манта с Тумписом – побережные. Ки́ту – горная. Мы её завоюем. Пусть воеводы скажут: не сможем, – я их казню.

Те сдвинули золотые напяточники, рявкнув: – Мы завоюем все царства в мире!

– Всех одолею. Я – Хун-Ахпý, – закончил царь и ушёл гулять с содомитами.

Хач, великий батаб, верховный жрец Май и Ушмаль, главный из воевод, признали, что деспотия сама по себе ужасна, но, если ищет войны, – прекрасна. Может, пора пришла угасавшему Тумпису править миром и небом?

Пакчу отправили восвояси – в Ки́ту, к отцу.

В очаге тлел помёт, что отсветом красил женщину, низкий чан, земляной ровный пол с малышкой и тощим мальчиком, большеглазым и хрупким. Он следил в щель в соломенной крыше звёзды.

– Мама, остричь бы Длинноволосую, из волос связать ликли и подарить их пальам – что тогда будет?

– Глупости, Чавча! – Мать улыбнулась. «Длинноволосой», также «Кудрявой», звали Венеру, спутницу Солнца. – Выдумал! Твой отец был бы жив – сказал бы, что ты придумщик. Но он пропал в стране Мусу-Мýсу, в дальнем походе. Он… – Разжевав горсть зёрен, женщина выплюнула их в чан. – Достать её как, Кудрявую?

– Просто! – Мальчик, метнувшись, палкой расширил щель в крыше. – Нож возьму и мешок…