Игорь Олен - Войны инков. Incas

– Верно! Всенепременно! Я стал куракой. Брат помог! – затрещал бестолковый, глупый вождь Кáрак.

Благообразный старец продолжил: – Мне, как старейшине пятисотки, дóроги все из вас. Я хочу, чтобы Пако богат стал и чтобы Кáрак, добрый наш сотник, стал пятисотником. Почему наша сотня в óбщине третья? И на торжественных смотрах третья? Будем стараться – нас отличат, земли дадут. А возможно, нас выделят – и начнём свою óбщину… Нужно? нет? Отвечайте.

– Нужно, Амáру! Нужно, старейшина! – надрывались Вискачи, Óскольо, Кой из богатых семейств. – Старейшина! Склон бы нам южный выделить! Уай, прорыть бы каналы к нашим наделам!!..

В криках стемнело. Пако, сбежавши, двинулся к речке (не замечая кравшегося вслед Чавчи). Ниже хранилищ, ниже садов, у пламени, никла стриженая красотка. Порскнула кошка, гневно мяукнув.

– Кто?

– Пако… В гости…

Женщина помешала в горшке. – Что надо?

– Поговорить. О всяком.

Пако был жилист, среднего роста, с взглядом смышлёным; губы открылись в лёгкой улыбке.

– Поговорить пришёл. Жёнка льёт слова: мол, работай, чтобы десяцким стать. Я не сладкая кость, но толку? Óскольо и Вискача лучшее взяли, а на моей земле день и ночь трудись – уродится лишь блох кормить. Мне б, как ты, жить привольно.

– Как я живу, ты знаешь? – Стриженая из ветхой низкой лачуги вынесла чашки. – Я без людей здесь. Хóдите ночью; женщины, те и днём дичатся, чтобы их тоже в поле не выгнали: не хотят вольной жизни!

Правда: « мужчины общались с ними небрежно. Женщины обходили их, не желая прослыть развратными и дабы не остригли и не прогнали, словно гулящих. Звали их не по имени, исключительно – пампай-рунами, то есть блудными, проститутками ».

– Чад моих убивают… Так что не надо, Пако, про волю… Что ты жену брал, коли с ней в тягость? Ты б не женился, – кончила женщина, разливая уху по чашкам.

– Как не брать? У отца жить не будешь, а без жены ни земли не дадут, ни дома. Где холостые? Их у нас нет таких. – Пако взял в руки чашку и отхлебнул. – Прощаться я… На войну иду.

Пампай-рýна вздохнула.

– В Чили, сказали. К арауканам. Нет их свирепее, лам тупых!

– Не скотина они, а люди. Что им жалеть нас? Или под инками чтоб ходить, да? Мы, хоть мы пóкес, нынче на кéчуа говорим. Мы кéчуа? – она фыркнула. – Служим инкам…

– Пóкес не трусы! – выпалил Пако. – Пóкес у инков лучшие воины! Сколько стран покорили! Инки нас ценят! Вáрак стал инкой – инкой-по-милости – на войне с Востоком!

Женщина спорила: – Правят инки. Мы их прислуга. Думаешь, коли в мочке ушей у вас вставки с белою шерстью – вы инкам ровня, золотоухим? К югу от нас есть сáнку, носят в ушах костяшки; к северу – тáмпу, носят в ушах солому. Ламам мы нитки в уши вплетаем – так вот и инки всех вас пометили… – Она выплеснула суп кошке и принесла трещотки да барабанчик. – Хватит про грустное. Взвеселю тебя!

В необъятном Тауантин-сýйу – так называлось инкское царство – не было женщин без барабана; шлюхи бесспорно были искусницы в барабанной игре. Лодыжки в трещотках двигались, колотушка стучала. Чавча за ивой слушал в волнении. Пампай-рýна запела:

Она села на корточки, провела рукой по остриженным волосам, задумалась. Кошка ластилась к ней, мурлыча… Крякнула в речке поздняя утка… Чавча попятился и побрёл прочь садом анноны; цвет был в разгаре, благоухание разлилось до звёзд… Он вошёл в квартал. Его ждал Укумари, рослый десяцкий, кой и повёл его к дому сотника. Кáрак ел подле печки мясо ванаку; двое старейшин молча стояли в зареве углей. Благообразный Амбру молвил:

– Ты сочиняешь?.. Так. Сочини хвалебствия инкам-милостью: нашим тысяцкому и Вáраку, брату сотника Кáрака. Покажи в словах, как как мы любим их. Чавча, понял?

– Песню, – встрял Кáрак, – надо такую, как мой брат Вáрак храбро разил врагов, как он пил с Ясным Днём, с Владыкой!

– Подь, мальчик, – кончил Амбру, – и сочиняй песнь. Ты, Укумари, с нами останься, много вопросов…

Звонко паря в мечтах, Чавча брёл и очнулся около тракта. Кто-то кричал во тьме: – Не ночуем! Кóхиль торопится!

Крик донёсся от станции, что стояла на тракте, как ей и должно. Стража примчалась. «Кто и откуда?» Чин, шедший трактом, вытянул руку – и на запястье блеснул знак власти. Чин был при Кóхиле, ожидавшем приёма главного инки; тот же, захваченный сбором данных о странах, что на экваторе, посылавший туда разведку, – в частности Вáрака, – полагал преждевременной встречу с Кóхилем до анализа нужных сведений как основы успешных, аргументированных трактаций. Маясь задержкой, но и неведеньем, что и где происходит, Кóхиль мстил чину, кой состоял при нём, тем, что шлялся по градам, весям и долам вместо безделья в инкской столице. Мстил он и тем ещё, что разыскивал Титу Йáвара, о каком узнал у трусливого и тщеславного папамáркаского Римаче.

– Спать? – нюнил чин. – Вот станция. Заночуем в ней?

Кóхиль фыркнул. – Царь халач-ви́ник Кóхиля спросит: «Что, Кóхиль, видел?» Кóхиль ответит: «Спал и ленился»?.. Знай: Тумпис грозен! Спать мы не будем. В путь давай!

Чин побрёл тёмным трактом вместе с отрядом, их охранявшим, нёсшим носилки с кладью. Так Кóхиль мучил слуг Сына Солнца (кой, кроме прочего, избегал посла, дабы тот истомился в высокогорье, где вздохи стылого разряжённого воздуха драли горло, веки горели, как обожжённые, а ладони и губы трескались).

– Утром будем в Паукар-тáмпу? – выкрикнул Кóхиль. Здесь, чтобы слышали, все орут, ведь звуки в горах слабеют.

– Да, – чин ответствовал.

Кóхиль начал хитрить, шагая: – Я где-то слышал: сей славный город Паукар-тáмпу как бы столица инкских владений, что на Востоке. Где же границы этих владений?

– Плыть год рекою, – лгал чин, согласно твёрдым наказам брата Владыки Амару Тýпака, то бишь канцлера.

– Слышал, инкским Востоком правит наместник, звать Титу Йáвар? Он разве инка солнечной крови?

– Инка. Он инка. Солнечной крови все наши инки.

– Тумпис воюет – сто двадцать тысяч гневно крушат врага! – выдал Кóхиль, ускорив шаг. – А Восток ваш имеет много военных?

– Дважды по двести тысяч и больше, – лгал чин упорно.

– Как царство Ки́ту, младший брат Тумписа! – ляпнул Кóхиль заносчиво и стал чина прельщать. – Ты мудрый! В Тумписе управлял бы городом, как ваш главный… – Он не закончил.

Люд в волчьих масках, выскочив сбоку, всех разогнал, как крыс. Чин грозил знаком власти, но некто в шкуре сильно побил его. Их вдвоём, вместе Кóхилем, взяли в плен и погнали. Ночью взбирались с кручи на кручу; днём шли в туманах… Срок спустя, поздно вечером, оказались у города на заоблачных высях. Крикнув: «Пропали! Мы у Ольáнтая, самозванного инки!» – чин полетел со скал в бездну с шумной рекой, а Кóхиля провели во дворец, к огромному, седовласому, полупьяному «инке», возле какого никнул курака с грустной улыбкой.