Игорь Олен - Войны инков. Incas

– Прямь!

– Мама! Пойду к заре и поймаю Кудрявую, остригу её за день! За день успею! Будет садиться, я соскочу с неё. Свяжешь ликлю, я отнесу её жёнам инков, стану куракой. Я… – Он закашлялся дымом и сел на корточки.

Сплюнув жвачку в чан снова, женщина фыркнула: – Как пойдёшь к заре? По дороге пойдёшь – изловят. Что, мол, без спросу, скажут, гуляешь? И поколотят. Ибо нельзя ходить просто так. В горах пойдёшь – люд Ольáнтая схватит, он ведь разбойный… А перейдёшь Мать-Анды – чунчу и мýсу быстро съедят тебя, как отца… – Вздохнув и подлив в чан с жёванной кукурузой чашку воды, взболтав состав, она кончила делать áку, то есть пьянящий сытный напиток с запахом пива, правда, прокисшего.

Сдвинув полог при входе, молча в лачугу втиснулись люди в ладных рубахах, в шапочках, с белошерстными вставками в мочках смуглых ушей. В Империи был порядок, « дабы обедали или ужинали открыто, дабы вожди посещали их, чтоб узнать, сколь ревностны и заботливы и мужчина, и женщина в их семейных делах, послушно ли их потомство ». Гость, меньший ростом, глянул на девочку.

– Сопли… Что не следишь?

Мать кинулась утереть нос дочери.

– Им одежды стираешь? Моешься?

Мать явила одежды, личные, после детские (каковые – мешки, но с дырками по углам для рук и по центру для головы).

Гость глянул в горшки. – Почистила… Пищи вдоволь сготовила?

Мать дала ему áки для экспертизы.

Гость почесался. – Блохи кусают… Плохо выводишь блох!.. Дети слушают? Пряжу сделала?

Мать явила корзину с пряжей.

– Мало… Лентяйка! Бог наш, Заступник и Благодетель, он опекает тех, что без мужа, и безотцовщину. Чем отплатишь, лентяйка?!

Мать задрожала.

– Вот тебе дело… – Гость пнул мешки, внесённые его спутником. – Налущи за ночь зёрен – чашка твоя.

Мать кланялась. – Господин ты наш добрый, добрый наш сотник! Óбщина добрая! Помогает нам, сирым!

– Встанет Луна – на двор иди: сходка вашей десятки.

Как гости вышли, мать всполошилась. – Труд!.. Они дали нам новый труд, а мы старый не кончили!

Чавча выволок разбросать у стен, обносивших квартал, куль клубней. Чвиркали воробьи; Кудрявая, а иначе Венера, висла в закате над горным пиком. Рядом был чан с водой, – в нём и мыли картофель, долго и молча.

– Быть бы мне птицей. Я бы летал… хоть в Куско! Мама, а близко он? Ты была в нём?

– В нём?.. Я тебя в животе носила и там была, в том Куско. Значит, и ты был. Поочерёдно каждое племя, всех отправляют каждый год в Куско. Мы там менялись нашей работой либо плодами; и поклонялись – Инти-Светилу и Сыну Солнца. Наши мужчины в Куско носили фрукты и просо, женщины – ликли… Уай, ликли ладные я ткала, сын! Нынче лишь пряжу мне поручают. Мол, я одежду вшами завшивлю или испачкаю.

– Ты про Куско скажи… Куда, стой! – Чавча меж делом поднял сестричку и сунул в ямку, чтобы топталась и не сбежала.

– Куско из золота… – Мать уставилась на закат в мечтах. – Там один квартал – наших десять селений! Башни – до неба. Пальи там – в сребротканых платьях! ликли их тонкие, как туманы! обувь их – золото с бирюзой! А волосы – все в серебряных нитях… Там много инков! Уши как Солнце, Чавча, сверкают! Ездят в носилках! Глянут на пýреха – и тот мёртв! Смотрел на меня там инка… я ведь красивая… – Мать, вздохнув, принялась тереть клубни грубыми пальцами.

Побросав их в солому, чтобы промёрзли, после в лачуге оба лущили им принесённый в листьях маис, высматривая сквозь дырявую крышу темень; ведь при луне, сказали, сходка десятки.

– Мама, мы бедные? Ничего у нас нет.

– Сын! Дом есть, áкой питаемся…

– Инки жадные? Только áку дают нам либо работу.

– Ты… Ох, за эти слова тебя в рудники, в рабы!

– А у тысяцкого раб сытый!

– Он всё равно раб. Ты же, став взрослым, землю получишь, пýрехом станешь; может, старейшиной даже станешь, дом свой построишь, да и меня с сестрой приоденешь.

– Ты мама, жадная? Хочешь много одежд, богатства?

– Твой язык – как у глупого воробья… Не жадная. Но все любят красивое. Вот и я люблю.

– Взял бы кто тебя в жёны, мама, из знатных! – выпалил Чавча.

Та, глянув в нишу в стенке над утварью, где пылились короткая прядь волос, часть ногтя и сыном отнятый у дикарки (у Има-сýмак, пригнанной Вáраком) позвонок, шепнула: – Дух-дух, прости…

Напомним « о целомудрии вдов империи, соблюдавших аскезу весь первый год печального их вдовства; бездетные выходили замуж; детные замуж не выходили и проводили жизнь в воздержании ».

– Мам, Луна взошла! Сходка наше десятки! Ты, мам, иди туда!

Взяв накидку, та побежала к нескольким женщинам, что толпились за спинами их мужей и братьев, но стушевалась, как только полог над входом ладного дома сдвинулся и явился старик с клюкой да гигант Укумари, сын старика, десяцкий (он ходил с Вáраком и отцом Чавчи в дальний поход в леса, в Мусу-Мýсу и Чунчу).

– Славный Вискáча, добрый старейшина! – возгласили общинники. – Наш отец родной!

Сев по знаку на корточки, смолкли. Сам старик сел на камень, чуть отдышался.

– Что скажу? Время страдное… Нам полить надо пашни. Лам пасти надо. – И он повёл клюкой. – Так как наша десятка пажити Солнца, бога Великого, полила уже, пашни Сына его полила уже, надо пашни вождей полить, наши пашни полить пора, а мои полить – перво-наперво; жухнет колос; негоже…

Стоя, десяцкий часто поглядывал то на рядом сидевшего и неспешно вещающего родителя, то на чавчину мать, скрывавшуюся за спинами.

– Я, отец, за нас всех скажу! – Плотный пýрех поднялся. – Завтра польём твоё. Ты проси у старейшин, пусть дадут за рекой лужок. Там пасут стадо Кой. Зачем они? Мы бы там скот кормили лучше, чем Кой, отец, в благодарность Заступнику, также нашим начальникам, добрым ласковым инкам. Нам бы там пажить! Сделай, отец наш! Ты к предкам ближе, выбей нам пажить!

– Правду сказал! – общинники закричали, встав. – Пособи, отец!

– За десятку радею, – вёл тот, кивая. – Трудимся славно. Ибо в хранилища Солнца, также Заступника-повелителя, и в хранилища óбщины много сыплем картошки, проса и шерсти. Тысяцкий-инка очень доволен. Мы также воины. Титу Йáвар наместник очень нас ценит.

Все поглядели на Укумари и пробубнили:

– Был на трёх войнах!.. Пальца лишился!.. Воин отважный!..

– Я вас позвал сказать, – продолжал старик, – наш теперь тот лужок. ( Вздох радости ). Выпросил пажить я у старейшин!

Как подтверждение, полнолуние облило двор, стены квартала, крыши, холмы окрест и хребты вдали синим призрачным светом. Взвыли собаки.

– Так скажу. Всем работать. В óбщине выборы. Я старейшина сотни. Буду старейшина пятисотки – многое выпросим. Верьте. Уж постараюсь.

– Мы, – вступил плотный пýрех, – тоже потрудимся и почтим тебя, наш отец. Единственно дай побольше землицы – будешь в руне ходить!