М. Эсаулов - Зов крови: уйти, чтобы вернуться

Тогда-то и закралась в мой разум эта дымка бледного сомнения, которую я сиюминутно решил развеять.

– А Вы собрались участвовать в следующих испытаниях?

– Конечно. Этой… победой над минотавром я не сделаю себе имя.

Несколько секунд я молчал, сомневаясь в посетившей меня догадке, бывшей сколь правдоподобной, столь и нелепой. Справившись с сомнением, я неуверенно изрёк:

– Мне кажется, что для женщины достаточно и победы над минотавром, чтобы сделать себе имя.

Ответом мне послужило обескураженное молчание, лишь подтвердившее мои домыслы. И словно надеясь спрятаться от моего дотошного внимания и навязчивых расспросов, человек передо мной поправил забрало, получше закрывая своё лицо.

– Ерунду какую-то несёшь. И вообще, иди лучше… на трибуны. Посмотри, на поединки.

Понимая, что одних слов будет недостаточно, чтобы сломать эту игру сидевшего передо мной визави, я решил действовать по-иному, более прямолинейно и бесцеремонно, что противоречило моей скромной натуре и принципам. Мне стоило больших усилий преодолеть свою нерешительность, чтобы одним внезапным и быстрым движением пропустить ладонь промеж бёдер сидящего передо мной человека, обнаруживая отсутствие признаков, определяющих принадлежность к сильному полу.

– Не здесь, Магнус. Поговорим об этом в моём шатре, – смущённо выдохнула девушка, которая уже не могла укрыться от моего любопытства, будучи окончательно разоблачённой столь наглым и внезапным способом.

Озвученное условие оборвало нить нашего разговора. В лекарской палате воцарилось отчужденное молчание. Мне было тяжело сносить это бессловие, но и нарушить его мне тоже было в тягость.

От ноши затянувшегося безмолвия нас избавила моя мама, которая, вернувшись, принялась за прилежную работу с ранами самозванки. Приступив к медицинским церемониям, Эмилия выставила меня наружу, отсылая на трибуны посмотреть поединки. Благородный лев (теперь уже скорее «Благородная львица») поддержала мою родительницу.

В скорых минутах я уже разместился в самой оживлённой и безопасной части арены, с упоением взирая на развернувшееся передо мною зрелище. На арене топтали песок рыцарь, укрывшийся за грузной броней, и массивного вида огр, который легко кружил вокруг воина, выматывая его. После вида быкоголового чудища, высокая человекоподобная горилла с недоразвитой мускулатурой и цветом кожи, напоминающим старую листву, меня совсем не испугала и я смотрел на неё, как на дикое животное в клетке. И как бы сильно мне не был интересен исход поединка с этой тварью, он не мог отвлечь меня от мыслей о девушке, облачившейся в рыцарские одежды.

Однако, это смог сделать Тёмный рыцарь, с котором я заседал в одной части трибун. Ранее сидевший неподвижно, он вдруг поднялся с насиженного места и направился прочь из зрительских ложь.

У входа на трибуны одиноко мрачнел некто, укутавшийся в плотный чёрный плащ. Я пригляделся к столь необычной персоне, оказавшейся посреди оживлённых зрителей, силясь разглядеть её лицо, скрывавшееся за тенью широкого капюшона, но безуспешно. Недолго мне предстояло изучать подозрительную личность, ибо вскоре она скрылась с моих глаз вместе с рыцарем. Побег чемпиона предварительных состязаний оказалась не замечен никем, кроме меня.

Если огонёк юношеского авантюризма ещё где-то и дотлевал во мне, то тогда он вспыхнул с новой силой, побуждая меня последовать за мрачным дуэтом. Холодности моего рассудка хватило, чтобы удержать себя от этого внезапного порыва. Дай я тогда слабину, кто знает, может быть мой читатель читал сейчас не мои хроники, а какую-нибудь другую книгу.

Вскоре после ухода Тёмного рыцаря сиаммский Дож назвал имя победителя тогдашнего дня, и я заторопился в лекарский шатёр, спеша огорчить свою нанимательницу тем, что лавры чемпиона отошли некоему Фрэнсису Моргану, который впечатлил Дожа и сиаммский парламент «несгибаемой волей к победе и храбростью, которую не сыщешь в нашу мрачную эпоху». Девушка, на принесённую мною весть, реагировала с напускным равнодушием и отчуждённостью.

– Я был заранее готов к проигрышу. Уповай на лучшее, а готовься к худшему. Тогда и горечь поражения не будет столь отвратна на вкус, – изрекла Львица голосом, задрожавшим от обиды, и как мне показалось, желания расплакаться.

В шатре я надолго не задержался. Проведя необходимые лечебные процедуры с ранами, мама поспешила выпроводить меня и Львицу вон, сетуя на то, что наш дуэт создает в лазарете ещё большее столпотворение. Мы и не противились, не желая лишние минуты созерцать мытарства тех рыцарей, которые особенно сильно пострадали в ходе боёв с чудовищами.

Весь путь до палатки меня не покидало ощущение того, что меня конвоируют, как какого-то невольника. Моя клиентка шла позади меня в такой опасной близости, что возникал риск быть задетым металлическими носками поножей по пяткам. Я всё ожидал, что девушка возьмёт меня за ворот, лишь бы я не убежал и не раструбил на все турнирные угодья о том, что выступавший под красно-золотистыми цветами рыцарь оказался женщиной. И под пристальным надзором Львицы я робел, предвидя разговор, накалённый до предела страстями и эмоциями.

– Жди, пока я переоденусь в обычную одежду, – небрежно бросила она мне, только мы вошли в шатёр.

Она скрылась в своей части палатки и принялась звенеть кольчугой, переоблачаясь. Мне трудно было совладать с нетерпением и я, неуёмный в своей порывистости, метался то туда, то сюда, дергая себя за косу. Я строил догадки – каков был лик девицы, таившийся от моих глаз? И одновременно корил себя за глупость – я столько времени провёл рядом с рыцарем и даже не допустил мысли о том, что рядом со мной всё это время была особа женского пола.

– Магнус, заходи! – отвлёк меня от переживаний глубокий грудной голос, содрогнувший духоту, томящуюся под сводами шатра.

Львица встретила меня, с удобством примостившись на бортик пустой бадьи для купания. В выразительных очах цвета янтаря, светилась неприязнь, красные губ были недоольно сомкнуты. Гладкая молодая кожа отдавала благородной дворянской бледностью. Спину девушка держала прямо, демонстрируя идеальную солдатскую выправку. Признаюсь, этой ладной осанке я тогда позавидовал. Причиной этой зависти был сколиоз, развившейся из-за частого сидения за аптечным прилавком в неправильной позиции и сместивший одно моё плечо ниже другого. Этой асимметрии в фигуре я искреннее стыдился.

Плетённая железными колечками броня и сюрко сменились тёмными бриджами, сапогами и белой рубахой, за тонкой тканью которой прослеживались очертания крепкого тренированного тела. Один рукав был опущен, закрывая, перехваченную бинтами, рану.