Артур Аршакуни - Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга вторая

купцы, учетчики. Тысячами нитей они привязаны к громадному колоссу, уходящему за облака, имя которому – Рим.

а она…

Нет, даже это пестрое и безвкусное самарянское одеяние

не скроет этих выдающихся – какое многогранное слово – прелестей. Воистину хороша!

Что будет, если перерезать эти нити?

Первыми это почувствуют твои же приближенные, гордые патриции, величественные сенаторы, родовитые всадники. Привыкшие к роскоши, считающие все блага этого мира своей собственностью, они обжираются этими благами, не утруждая себя их пониманием. Серебро Испании? Пшеница Египта? Изумруды Индии? Рабыни Скифии? Это – не более чем мираж в пустыне Синайской.

Они впервые пришли в Иевус и сдуру отвешивают поклоны уже под окнами моего дома!

А для того, чтобы этот мираж стал реальностью, нужно нечто очень простое и скучное: спрос, предложение, цена, стоимость доставки, выручка, убыток, прибыль…

Пусть этим занимаются твои гордые патриции, Тиберий!

Он представил себе выдающиеся формы и не почувствовал ничего кроме раздражения.

А поскольку никто из них не станет унижать свое достоинство скучными цифрами, к этому привлекут наиболее смышленых из числа рабов.

И это будет началом конца, Тиберий!

Потому что не может существовать империя, управляемая рабами.

Но это будет, к сожалению, не скоро. Империи умирают медленнее, чем люди.

Пока ты просто совершил маленькую ошибку.

А вторая твоя ошибка…

Гаиафа позвонил в маленький серебряный колокольчик. Тут же вошедший служка бесшумно внес поднос с фруктами и засахаренными орешками.

– Стойки ли самаритяне в вере? – спросил Гаиафа, продолжая смотреть с балкона.

Потом внезапно повернулся и уставился на служку немигающими бесцветными глазами.

– Светлейший, – залепетал служка.

– Ступай! – Гаиафа досадливым взмахом отослал его прочь и отщипнул от дымчатой виноградной грозди пару ягод, положил в рот, задумчиво покатал языком, а потом внезапно раздавил и проглотил.

…Вторая твоя ошибка заключается в вере. Да, ты перекраиваешь царства и границы, и столь же неразборчив ты в вероисповедании. Даже твои козлоподобные боги украдены у соседей, Тиберий! У Рима нет своего бога, Тиберий! А это хуже, чем не иметь своей армии. Оглянись вокруг себя. Север – поклонение пням и вкопанным в землю бревнам. Запад – пляски вокруг костра. Юг – боги в обличье шакалов и змей охраняют никому не нужные тайны. Восток… Восток? Парфия, Мидия, Сирия… Что такое Сирия, Тиберий? Один варвар-козлопоклонник договаривается с другим варваром-огнепоклонником.

При этом ты забываешь, Тиберий, что непобедимо племя, хранящее завет Моисеев и веру в Единосущего. И крохотная Иудея, которую не замечают твои высокомерные глаза, подобна занозе в теле твоей империи. Тебе известно, к чему приводит заноза, если ее не заметить? Правильно: с живого тела начинают отваливаться смрадные куски гниющей плоти!

– Светлейший!

Гаиафа резко обернулся. В дверях снова показался служка.

– Тебя хотят видеть, Светлейший.

– Кто? – отрывисто бросил Гаиафа.

– Жена Четверовластника.

– Ирида?!

Гаиафа помедлил.

– Зови. Да, это… Подай вина к фруктам.

Служка с поклоном скрылся. Гаиафа отщипнул еще пару виноградин от грозди.

Что надо этой блуднице из Страбониса? Просить денег на поездку в Рим к своему новому повелителю? Для того, чтобы знать, что творится в их хлеву, называемом дворцом, мне хватает сирийского прихлебателя Рувима. Нет, тут что-то другое…

Она уже входила, и Гаиафа повернулся к ней лицом, скрестив руки на груди.

Она была в короткой, по римской моде, смелого покроя тунике, заколотой у плеча золотой египетской брошью в виде ящерицы. Пышные волосы тщательно уложены в сложное сооружение, украшенное над левым ухом желтой розой. На лице застыла официальная улыбка.

Называть ее – ее – госпожой?!

Он молча указал ей кресло. Она села.

Что-то все-таки было в ней от своего царственного – несмотря ни на что – деда, а особенно темные, цвета горьких армянских огурцов 25 25 Так в древности назывались баклажаны, считавшиеся лекарственными, но не пригодными в пищу. , слегка навыкате глаза, которые сейчас с любопытством оглядели столик египетской работы, вазу с фруктами, легкие занавесы, скрывающие подходящего к краю балкона, оценили открывающийся отсюда вид города и остановились на Гаиафе. Длинные изогнутые ресницы дрогнули, словно бабочка на миг сложила и снова развернула крылья. Она заговорила тоном светской львицы:

– Оставим церемонии для простолюдинов, Светлейший, у меня немного времени.

Гаиафа молча ждал продолжения.

– Мы собираемся в Рим на чествование Тиберия…

В горьких огурцах заплясали огоньки, как будто к ним поднесли факел.

– … Должна же я увидеть своими глазами эти медленные челюсти!

Гаиафа невольно сжал кулаки.

Святые пророки, и это ничтожество, эта пустоголовая вертихвостка будет приветствовать Тиберия от имени всех колен Израилевых!

Крылья бабочки дрогнули еще раз, явив ему взгляд благонравной послушницы.

– Я подумала и решила, что поступлю правильно, если согласно вере отцов наших явлюсь к тебе для высочайшего благословения и принесу приличествующую случаю благодарственную жертву.

– В таком виде! – не выдержал Гаиафа.

– Однако, Светлейший, и на тебе нет власяницы!

Крылья бабочки снова дрогнули. Теперь на него лукаво смотрела дерзкая девчонка.

Она просто забавляется! Каждый раз, взмахнув своими бесовскими ресницами, она надевает новую маску. Игра, но опасная игра. Берегись.

– Если ты не будешь присутствовать во время жертвоприношения, то жертва от тебя может быть принята, – сухо сказал он.

– Кем, о Гаиафа, – Богом? Или тобой?

Берегись.

И еще раз берегись.

– Согласно Зевахим Кодашим 26 26 Зевахим Кодашим – раздел Торы, регламентирующий жертвоприношения. , жертва благодарения должна быть…

Глаза Ириды неожиданно вспыхнули, ноздри тонко очерченного носа с легкой горбинкой встрепенулись. Гаиафа замолчал.

Воистину внучка Ирода!

– Я знаю Тору, Светлейший! Как-никак, у меня был личный равви. Очень симпатичный, кстати.

Бабочка ее ресниц взмахнула крыльями. На него снова смотрела смиренная послушница.

– Что такое жертва, Светлейший? Как ты ее понимаешь? Объясни мне, в чем ее смысл?

Гаиафа долго смотрел на это лицо с непрерывно меняющимся на нем, словно маска лицедея, выражением.

– Ты хочешь начать новое толкование Писания? – подняв узкую бровь, спросил он.

– Я хочу знать, – продолжала Ирида, – должна ли быть жертва чем-то дорогим для жертвователя, или нет.

– Безусловно – да, – улыбнулся одними губами Гаиафа, – ибо ничего не стоящая жертва не будет считаться жертвой.