Лора Деренская - Идеальный полёт

Когда не работал лифт, с огромным животом и на костылях Саша нелепо балансировала на одной ноге вперед-назад, спускаясь или поднимаясь по ступенькам. Живот то тянул ее вниз, то пытался опрокинуть на спину. Соседи по-доброму смеялись над неуклюжей круглой фигурой. Молодая женщина заливисто хохотала вместе с ними, приподняв черную ножку костыля. «Я человек-гора» – шутила она.

Наступила долгожданная весна и гипс сняли. Нога еще болела, а Саша уже работала. К концу мая миниатюрная директор школы остановила ее у кабинета химии.

– Александра Владимировна! У вас случайно не двойня? – наполовину шутя, наполовину всерьез заметила она. – Я боюсь, вы тут у нас на ступеньках родите. Вернетесь на будущий год? Дети и родители вас так любят!

– Спасибо, Ольга Викторовна! Приятно слышать. Я бы с удовольствием, к тому же, вы очень хорошая, – ей действительно нравилась директриса. Она была какая-то своя.

– Вот и ладно. Не забудьте, вам еще отбор детей надо провести. Будем отсеивать. Все сейчас хотят знать английский, в один класс не поместятся.

Саша была против дискриминации. «Если родители хотят учить своих отпрысков иностранному языку и готовы платить за уроки, о каком отсеивании может идти речь?», – подумала она, но вслух ничего не сказала. А вскоре совсем забыла о школе и уроках английского.

В послеродовой палате не было свободной койки.

Счастливые гражданочки СССР подарили Родине новых голопузых граждан. Хотя ниже пояса все болело, Саша, полусидя на кровати, по привычке накрасила глаза и подвела губы яркой помадой, не догадываясь, что через полгода после рождения ее маленького счастья произойдет историческое событие глобального значения – их страна исчезнет навсегда.

Молодой врач по-быстрому вёл осмотр мамаш.

– Не успела родить, а уже накрасилась, как на дискотеку. А ну раздвинь ноги, тряпку оттуда убери, – приказал он, когда очередь дошла до Саши. Глянул мельком, небрежно и с иронией громко произнес, – Ничего хорошего в родах нет, кроме одного – самого ребенка, согласна?

Сашу смутило замечание о косметике. «Наверное, глупо было краситься. Но какое его собачье дело! Я же не там, не между ног накрасила…» – подумала она. Глядя врачу в спину, вдруг разозлилась: «Идиот, а не доктор! Как же я, которая выносила и в болях родила? Младенец и мать – одно целое. Во мне, матери ребенка, ничего хорошего нет?»

«Где наши дети? Они же голодные!» – возмущались женщины, но тележка с уложенным аккуратными рядами драгоценным грузом вкатилась в палату только после обеда. Когда Саше вручили маленький живой сверток, она бережно приняла его, тихонько прижала к себе и, втягивая носом запах младенца, блаженствовала: «Какая сладкая! Часть меня! Только моя!» Ей вдруг стало жалко то, что было внутри пеленок. «Личико крохотное. Интересно, какого цвета глазки? Ни на кого не похожа. Свой собственный ребенок. Голосок, наверное, тоненький. Увидеть бы ее всю! Как жестоко тельце перетянуто материей, вытянуто, обездвижено. Наверное, так надо, но я бы развязала эти тряпки. Пусть бы свободно болтала ножками».

Через пару дней двадцатисемилетняя и самая старшая в палате мама Саша заметила, что, оказывается, все восемь грудничков в этой тесной комнате на третьем этаже разные, и теперь она без труда узнавала своего ребенка. Саша училась кормить дитя грудью, смотрела в непонятного цвета темные глазки дочки и шептала ей ласковые, заветные слова.

Трудно сказать, насколько счастлива была Саша. Несомненно, она была рада, что страх родов позади, и ребеночек здоровый. Но рядом не было никого, кто мог бы поговорить с ней по душам, похвалить и разделить эту радость. По просьбе жены Юрий сообщил тете Лиде о рождении Ани, но та так и не появилась. Юрины родители тоже не приехали поздравить ее, но обещали навестить, как только смогут. Сашина мама, наверное, была на седьмом небе, что наконец-то стала бабушкой, но лететь через всю Россию на Дальний Восток было не на что.

Муж приехал только раз после того, как Саша настояла на этом по телефону. Он стоял под окнами роддома и курил. Она торопливо открыла створку, радостно замахала и крикнула, что детей скоро принесут на кормление, и он сможет увидеть дочь. Юрий переминался с ноги на ногу и что-то отвечал.

– Говори громче, я не слышу, – Саша радостно улыбалась.

– Я говорю, что все равно не увижу отсюда. Когда вас выпишут? – он казался безразличным. Еще было видно, что ему не нравилось выкрикивать слова. – Все нормально?

– Да, – Саша поняла, к чему он клонит.

– Ладно, иди, – она помахала Юрию. Потом повернулась к соседкам и весело пояснила, – У мужа плохое зрение: не увидит ребенка отсюда. Да и на репетицию опаздывает. Он гитарист.

Так одно из самых важных, значимых, счастливых событий в жизни Александры Виват превратилось в незначительный и обыденный эпизод. Казалось, никому не было до нее дела.

В день выписки она чувствовала себя счастливой и бегала туда-сюда, собирая вещи. В коридоре лицом к окну одиноко стояла девушка лет двадцати. Её плечи вздрагивали от приглушенных рыданий. Саша остановилась. Защемило сердце: она умела чувствовать чужую боль. «Нужно подойти, спросить, может, что надо?» – подумала, но не решилась. Поинтересовалась у других, что произошло. Никто толком не знал, но похоже, несчастной просто некуда было идти с ребенком после выписки. Всю жизнь Александра будет вспоминать ту минуту, и каждый раз ей будет стыдно, что не подошла, не поддержала, словом, не пожалела. Ведь именно этого так часто не хватало ей самой. Равнодушие как круговая порука.

Вскоре после выписки у нее поднялась температура под сорок. Оставив младенца с мужем, она поплелась в женскую консультацию. В регистратуре рассказала о недомогании и грудном ребенке дома. Из-под стекла вылез талон с номером кабинета. Промучившись около двух часов в очереди, из последних сил вскарабкалась на ненавистное холодное кресло. Быстро осмотрев пациентку, врач написала направление в больницу и велела без промедления ложиться на лечение.

– И нечего было в очереди сидеть в таком состоянии, – закончила прием доктор.

«Кто же мне об этом сказал? Кругом безразличие. Никому я не нужна» – подумала Саша, но простонала другое.

– А как же ребенок?

– Оставишь с мужем. Будет смесью кормить. Они, мужики, кстати, отлично с этим делом справляются. А тебе немедленно надо начинать лечиться. Если не хочешь умереть.

Она буквально тащилась домой и думала, что, возможно, воспаление матки случилось из-за санитарки, плюхнувшей на Сашин только что опустошённый живот огромную резиновую грелку со льдом. Измученная долгими родами женщина почувствовала прохладу и тут же уснула. Сколько она спала неизвестно, но когда проснулась, то первым делом сбросила с себя тяжелый и теперь уже холодный резиновый груз. Может быть, ее переохладили, а может, так должно было случиться.