Артур Кангин - Путешествие по однокашникам с джинном Ваней. Авантюрный роман

– Гляди! – Матюшкин протянул мне радужную ассигнацию.

– Что такое? – заржал Горбунок.

– Это пятьсот украинских гривен. Вглядись позорче. Видишь треугольник с разверстым внутри оного глазом? Это Всевидящее Око, лучезарная Дельта. Такой же глаз есть на деньгах Никарагуа и США.

– Что это значит? – джинн изо всех сил затянулся «Беломором».

– Украина, Никарагуа и США – главные раскольники в масонском клане. Каменщики же сугубо тайный орден. Нельзя его декларировать на деньгах.

– Всего-то… – Горбунок презрительно вытянул нижнюю губу.

Матюшкин передернул плечами:

– Знающий – молчит. Рыбу убивает открытый рот. Когда Россия указала трем раскольникам на их стратегическую ошибку, в Москве начались взрывы многоэтажек. Дальнейшее известно.

– Что теперь? – с тревогой скосился я на морских змей в аквариуме.

Матюшкин вскочил, звучно ударившись о чучело мурены:

– Я, именно я должен возглавить жидомасонский орден РФ! Я, как Жанн Д’Арк, обязан пронести сквозь пожарища битв его знамя.

Иван Ильич мягко опустился на ковер:

– Поэтому я вправе спросить о статусе твой невесты.

– Если бы только вы ее видели, – Горбунок тряхнул косматыми ушами.

– Что-то особенное?

Я дернул щекой:

– Ладно, чего уж срывать… Она – матушка Смерть. Ходит со стальной косой.

– С косой? Если она лидер ложи, то должна повсюду являться со шпагой. Так положено! К тому же… Постойте! Как женщина может быть лидером ордена? В него допускаются только мужчины.

– Верно! – зевнул Горбунок. – Только мужчины. А возглавляет их женщина. Поднебесная Самка. И вместо шпаги у нее – бритвенно острая коса. Чик… и башочка отлетела, как лютик.

– Вас она под свое крыло уже приняла?

– Это произойдет на свадьбе.

27.

– Я вам, конечно, доверяю, однако требую доказательств, – сложил на груди руки потенциальный масон и великий знаток рыб, Иван Ильич, прозванный в школе за бешеную живость Ивашкой.

– Достал ты, Матюшкин, – услышали мы позади мелодичный голос. – Ну, не масон я, не масон.

В центре зала, с матово отсвечивающей стальной косой, стояла, собственной персоной, матушка Смерть.

Иван Ильич весь пошел багровыми пятнами:

– Кто вы такая?

– Не узнаешь?

– Нет!

– Зря, дурачок!

– Дурачок? – Матюшкин подскочил к матушке Смерти, схватил ее за глотку.

Рядом со мной лежала ружьецо «Смит и Виссон». Я взял его, погладил ствол. Отличное оружие. Сработано на «ять». А как оно бьет? Я выстрелил наугад. Точнее, шарахнул в морских гарпий. Уж больно они были мне мерзки.

Аквариум с тяжким треском разлетелся вдребезги. Змеи с гнусным шипением расползлись кто куда.

Пальцы Ивана Ильича мигом разжались.

Матушка усмехнулась и толкнула его в грудь мизинцем.

Матюшкин рухнул… Смежил глаза.

– Он умер? – спросил я у Смерти.

– Ну, зачем же?.. Если только его не сожрут эти морские гадины.

– Как все не вовремя! – угрюмо глянул я на Смерть. – Мы его почти уломали.

– Извини. Сорвалась Хотя дело не в этом. Ведь ты меня, Юрик, спас.

– Да, ладно… Вас разве можно убить?

– Спас, спас… Поэтому от меня вам – бонус.

– Какой? – вожделенно сглотнул Горбунок.

– Об этом узнаете в свое время. А теперь я вам посоветовала бы обратиться к Егору Лопатину. По своим каналам он кое-что для вас накопал.

– Придем, позвоним, – джинн жадно закурил, наверное, сороковую за день беломорину.

– Заболталась я с вами, – Смерть усмехнулась, завертелась смерчом, ввинтилась в небо.

– Какой еще бонус? – нахмурился Ваня. – А этот жирный карась был у нас почти на крючке…

Жирный карась пришел в чувство, встал, оттолкнул морских змей задней конечностью. Нас не замечал. Принципиально!

Мы на цыпочках вышли.

28.

Связался с Егором. Рассказал о случившемся инциденте.

– Я кое-что для вас нарыл, – отреагировал майор.

И поведал историю моего однокашника, Сигизмунда Хрусталева. Блистательного математика. Неоднократного победителя Всероссийских школьных олимпиад.

В постсоветской отчизне он уволился из учительского корпуса школы, основал ресторан «Дежа Вю», где все пребывало, как в застойные годы. Пиво «Жигулевское», разбавленное сырой водой. Колбаса «Докторская», с добавлением салфеток. Граненые надбитые стаканы. Висящий на стенном крюке велосипед «Орленок». Ржавые стиральные машины «Эврика» и «Чайка». Песни Муслима Магомаева и Клавдия Шульженко с поцарапанной грампластинки.

Целевая аудитория ностальгирующая по «золотым» годам СССР оказалась громадной. Доходы росли как на дрожжах. Сигизмунд лишь счастливо потирал ладошки, ликуя, что вовремя свернул с голодного пути.

Разразился тотальный финансовый кризис.

Хрусталев разорился дотла. Мальчики с распальцовкой вытрясли из него все до копейки. Земля поплыла из-под ног. Равновесие он обрел только в храме «Нечаянная радость». Он жил на Шереметьевской, неподалеку. Простаивал всенощные на коленях. Страстно лобызал руку батюшки.

Чуть погодя, наглядевшись на жирные утробушки пастырей, в особенности на их «Мерседесы» и «Бентли», крепко задумался. Не пытается ли опереться на пустоту? На фарисейскую жадность?

Вспомнил о героической стезе математика. С помощью всемогущих интегралов и дифференциалов он докажет бытие самого Господа Бога.

Чтобы хоть как-то прожить, устроился сторожем в детский садик «Солнышко». Благо, тот был во дворе.

Ночью сторожил, а днем, припивая «Жигулевское» под копеечную кильку- хамсу, исписывал километры бумаги математическими формулами.

– Ну и какой же у нас есть для Хрусталева козырь? – спросил я майора.

– Постарайтесь расположить его, – посоветовал Лопатин. – Подарите ему что-нибудь напоминающее атрибутику советской власти. Например, киношку «Бриллиантовая рука» Гайдая.

– Попробуем… – положил я трубку.

– Я тоже ностальгирую по советской власти, – величаво затрубил Горбунок. – Овса было вволю. Бандитизм на нуле. Трудовые и ратные подвиги, тимуровское и стахановское движения.

29.

Сигизмунд Хрусталев принял нас настороженно.

– Юра Козлов? – спросил он из-за двери. – Иди на хер!

– Да это же я, Козлик! Ты меня еще по математике на пионерском буксире тянул. Помнишь, всё пытался мне объяснить, почему такая непруха с теоремой Ферма?

Защелкал замок.

– Входите…

Прошли. Огляделись. Мрачная, пропахшая затхлой холостяцкой пылью квартира. В полутемном зале голая лампочка под потолком. Колченогая обшарпанная мебель. Повсюду клочки бумаг с игреками и иксами. Плотный такой, каллиграфический почерк.

– Чего тебе?

– Хочу пригласить на свою свадьбу.

– Типа, шафера! – заржал Горбунок.

– Изрекающая зебра? – усмехнулся Хрусталев. – Что ж, непостижимый Господь допускает и это… А кого ты в жены берешь? Ох, как же ты постарел!