М. Джалак - Левентик

Не сказал. Вместо этого стал вместе с Равигом обустраивать лагерь. Карак шепнул мне, чтобы я перестал дрожать под грязной одеждой, а надел чистую и тёплую и не вёл себя, как пятилетний.

«С кем не бывает», – наконец нарушил молчание Равиг.

«Ты прав, – отозвался Реллан. – Сын, прекращай валять дурака и иди помоги».

Всё ясно. Сейчас мне расскажут, насколько по-детски я себя веду.

Через какое-то время мы сидели возле разгорающегося костра. Отец отряхнул руки, через плечо оглянулся на воду.

«Обожди немного, – наконец развеял он мои сомнения. – После захода солнца поверхностные слои начнут отдавать тепло и опускаться ко дну. Тогда и можно будет купаться. Зато ты теперь знаешь, что не стоит сразу нырять в незнакомом месте».

Я молчал. Вот так, значит – пусть человек сам убедится, что хорошо, а что не очень… Правильно, в общем-то – помочь мне отец бы успел, если бы что-то случилось. Однако, стало совестно – как маленький, ей-богу. В раннем детстве я пытался запрыгнуть в костёр, потому что было интересно, что будет. Отец меня поймал, но дал подержать уголёк. Рёв мой наверняка слышала вся округа, зато понятие «горячий» я запомнил на всю жизнь.

А теперь та же история. Не учусь на ошибках, что ли? Что дальше будет?

«Тебе голова зачем нужна? – печально осведомился Карак. – Чтобы в неё есть? Что ты кривишься? На правду не обижаются».

Не отвечая, я смотрел на окружающий пейзаж. Казалось, вокруг никого, кроме нас четверых – только две или три чайки. Холодно, в каменной чаше звенит тишина, горные вершины кажутся искусно вырезанными в теле неба.

Подойдя к кромке воды, недолго глядел на морщинящиеся у мели мелкие волны, на разноцветные окатанные камни, и по примеру отца зачерпнул напиться. От живого льда тупо заныло в затылке и зубах. Яростно потерев глаза и щёки, я вернулся назад, к огню – повторить умывание не рискнул.

Пока отогревался, иногда слышал плеск вытаскиваемой рыбы. Карак безмолвно следил за костром, иногда шевеля палкой наломанные ветки и подбрасывая новых.

«Иногда я тебе завидую», – признался я.

«Не понял».

«Ты можешь видеть небо ближе. Сам».

Когда озноб наконец прошёл, а дувший от воды холодный ветерок утих, я решил заняться тем, чем не терпелось последний час – пошёл отыскивать выгодный ракурс.

Сидя на одном из разбросанных по берегу высоких плоских валунов, покрытых оранжевым лишайником, я долго и в разных вариантах зарисовывал пейзаж озера и скалистых террас. День постепенно перешёл в вечер, и поверхность озера становилась тёмно-синей, как полированный сапфир. Тени стали длиннее и чернее, солнце перестало палить. Гладь озера приобрела иссиня-чёрный цвет неба, а отражающиеся в нём громадные звёзды легко можно было спутать с настоящими.

Отцу подфартило, и на ужин были запечённые хариусы – глина здесь всё-таки отыскалась. Сначала я от голода ничего не замечал вокруг, а потом увидел, что Равиг старается вести себя, как за столом – скромно отщипывает по кусочку лапой, в то время как его младший соплеменник бесцеремонно расклевал тушку и тому, похоже, всё равно, что подумают другие о его поведении.

«Всё ещё хочешь купаться? – с усмешкой спросил Реллан, бросая рыбьи косточки в огонь. – Сейчас это уже безопасно».

Я лишь вздохнул. С сомнением покачав головой, спустился к озеру, разделся и зашёл в воду, разбивая гладь своим телом. На этот раз она оказалась очень тёплой – полная противоположность тому, что было днём. Говорят, горные озёра питают ледники, поэтому вода такая прозрачная.

Прежде случалось плавать только в реке, и там нужно было следить за течением и тем, как бы не запутаться в водорослях или не подобраться слишком близко к судоходному пути – иначе потом морячки будут клясться, что ничего не видели и не слышали, а остатки тебя виноваты сами.

Здесь же было нереально спокойно и тихо.

Сначала я немного полежал на спине, глядя в чистое темнеющее небо, потом перевернулся на грудь и поплыл вдоль берега, неспешными гребками. Представьте себе, в своё время мне много дало наблюдение за лягушками. В одной из двух своих стихий это удивительно изящные твари.

Реллан, кажется, задумался о чём-то или что-то вспоминал, глядя на дотлевающие угли – те мерцали багрово-красным, как цветы, – и не сразу заметил, как я подошёл, уже вытершись и одевшись. В котелке дымилась уха – часть улова отправилась туда.

Отец добавил в варево по щепотке соли и трав и стал размешивать.

«Хорошо», – вздохнул я, опускаясь на одеяло из меха и поджимая под себя ноги, как это делают монахи.

Мы, как закадычные друзья, хлопнулись ладонями – правильно сделали, что пошли, – но не стали говорить о повседневных делах, которые сейчас оставались где-то там, где цивилизация. Отец сказал, что вернёмся – обсудим, а пока ну их в болото.

«Ты слышал о военном стиле?»

«Что? – Я не сразу понял, что речь идёт о военном стиле плавания. – Да».

«Может, попробуешь?»

Тогда мне было невдомёк, что это своего рода продолжение разговора с Хальей – мало ли что в жизни случится, и парень должен быть к этому готов.

«Что тебе сначала спутать – руки или ноги?» – без тени шутки спросил отец, и тут же мы оба расхохотались. Эхо понеслось к горам, отражаясь от скалистых берегов и приобретая зловещее звучание.

В армии и на флоте новобранцев помимо прочего учили плавать особым стилем, который так и назывался «военным». Без помощи рук и ног – предполагалось, что попавший в плен боец, оказавшись в воде, имеет шанс добраться до свободы, если владеет таким стилем. Древние, не особо раздумывая, связывали юношам руки и ноги для достижения результата, и в первую минуту мне представилось, что отец поступит таким же образом, но потом стало смешно – дикарские методы и подобные проверки на выносливость не всегда нужны.

Впереди ещё было дней двадцать, и я согласился. Однако, с координацией, если нужно было передвигаться не с помощью гребков, а взмахов и движений корпуса, у меня начинались проблемы. Реллан хмыкал, критически глядя на мои попытки подражать дельфинам, но к тому времени, когда надо было выдвигаться обратно, результатами был доволен. На уровне, сказал. Хоть и не идеально.

Надежда что-то выяснить оставалась, но ворочаясь рано утром в постели, я не мог отделаться от страха неудачи и связанных с ней мыслей.

Смелость, сказала мать. Обычно она знает, что говорит, и можно кинуться кого-то спасать или доказывать, что ты жуть какой храбрый. Это не мешает опасаться быть скомпрометированным перед кем-то, чьим мнением дорожишь.

Ты карамати, ты взрослый, ты отныне самостоятельный – на, пользуйся. Поступай, как считаешь нужным. Вот здесь-то и начиналось – а как нужно?