Юлия Власова - Каллиграфия

Со злости Кристиан топнул ногой, развернулся и зашагал прочь. Он и сам прекрасно понимал, что пора. «Люси играет со мной — от нее не добьешься результата. Но и недооценивать ее нельзя. Шутки с кошкой в темноте добром не кончаются…»

Мышцы сводило судорогой, Аннет задыхалась в пыли, но всё равно продолжала держаться за седло, к которому была привязана корзина с цветами. До дебютантки долетали аплодисменты, смех и крики — толпа рукоплескала, толпа веселилась, толпа ревела, и сквозь весь этот рев Аннет едва улавливала указания Лионеля, стоявшего в центре левады. Он сочувствовал ей, потому что сам не раз выполнял этот трюк, один из сложнейших трюков, которые ему когда-либо приходилось демонстрировать. Его мать расположилась в углу огороженной площадки, и на ее лице читалось удовлетворение. Аргентинец, напротив, переживал. Его черты скрадывались тенью от сомбреро, которое он специально надел в честь праздника.

«Если она не упадет, если продержится до финального свистка, — думал он, — мы соберем богатый урожай. Сегодня люди готовы раскошелиться, они щедры в преддверии нового года. Может, нам и удастся поужинать на славу…»

Аннет молилась, чтобы не подвести своих благодетелей, ведь в какой-то степени эта семья облагодетельствовала ее, дав ей кров и пищу, пускай скудную, но пищу. Без поддержки аргентинца она была бы сейчас попрошайкой, нищенкой, бродягой на грязных улицах, и уж тогда Туоно точно бы ее сцапал.

Но первому в ее жизни выступлению суждено было окончиться провалом. Кольцо толпы прорвалось, и к загону, яростно работая кулаками, приблизился заместитель директора.

— Ага! — вскричал он. — Я полгорода оббегал, а она вот где развлекается! — этот голос подействовал на Аннет, как ружейный выстрел. Руки ее ослабли, подогнулись, и спустя несколько ужасных мгновений она барахталась на земле, корчась от боли в спине. Лошадь встала на дыбы, и, если бы не Лионель, размозжила бы ей голову. Туоно выволок почти бесчувственную француженку за ограду, невзирая на возгласы возмущения и протесты публики.

— Я тебе покажу, как удирать! — пыхтел он, таща ее за волосы по пыльной дороге. — Я тебе покажу, мерзавка!

Лионель плакал, порываясь броситься ей на помощь, но отец крепко держал его, а мать в смятении твердила, что человек этот сумасшедший, невменяемый и, к тому же, чужестранец. Если девчонка принадлежит ему, тут уж ничего нельзя поделать.

Свернув в безлюдный переулок, Туоно замедлил шаг и повернулся к Аннет, намереваясь ее проучить. Но та пребывала в столь жалком состоянии, что ее в пору было реанимировать, а не наказывать: перепачканная, в рваной одежде, с окровавленными руками и разбитым коленом, она дышала хрипло и прерывисто, как будто ей не хватало воздуха. Серое лицо ее потеряло остатки всякой красоты, она исхудала и была похожа на высохшую иву со спутавшимися лозами волос.

— Ладно, своё ты получила, — смилостивился заместитель. — Через два проулка мой номер, приведешь себя в порядок, а там и обсудим твоё задание. Вставай, доходяга! Пошла! — он еле удержался, чтобы не пнуть ее в бок.

Аннет хотелось умереть. Трижды она пыталась подняться и трижды падала, стоная от нестерпимой боли. Туоно, это чудовище, стоял позади и сверлил ее взглядом, а потом вдруг вздернул за воротник и поставил на ноги. Пошатываясь, как пьяная, она с величайшим трудом добралась до гостиницы, подгоняемая бранью своего истязателя.

Портье изумленно уставился на них, когда они появились в дверях, однако, ни слова не проронив, подал Туоно ключ от номера и углубился в чтение газеты. Он был трус, этот служащий, трус, наученный не вмешиваться в чужую жизнь, какой бы невыносимой она ни казалась.

«Семейные конфликты, провинившаяся дочь, — думал он, пробегая взглядом по строчкам в рубрике новостей. — История стара, как мир».

Не дочь и даже не падчерица — Аннет была рабыней, невольницей, которой предстояло провести взаперти еще очень долгий срок. Где бы ты ни был — в жарких странах с пальмовыми пляжами или же на поясе вечной мерзлоты — ты пленник, если не имеешь возможности насладиться морским бризом или сиянием нетронутых снегов.

«Кимура и компания уже на Крите, — скрежетал зубами Туоно. — Хотел бы я знать, что у них на уме». Он поделился своими подозрениями с Моррисом и получил немедленный ответ, в котором Дезастро просил его ничего не предпринимать, пока не поступит должное распоряжение. И тот вынужден был прокисать в своем заграничном номере, третируя персонал и держа Аннет в черном теле.

Какое-то время спустя, не мудрствуя лукаво, француженка опять задумала побег. Когда ее мучитель спал, мечась в постели, она, окрепшая и отчаянная, прокралась в коридор и забаррикадировала снаружи вход. На сей раз она утрет Туоно нос: ведь у нее и деньги есть, и глобус. Кто при деньгах, тому не страшен голод. А что делать с глобусом, она пока не придумала. Завернутый в пакет или в ткань, он не представляет опасности, но стоит снять защитный покров — и бед не оберешься. Кто поручится, что это чудо техники доставит тебя именно туда, куда следует? Что, если ты, дотронувшись до карты, провалишься в бездонный колодец, канешь в неизвестность?

«Нет, с глобусом лучше поаккуратнее», — рассудила Аннет и решила до поры до времени спрятать его в сквере, на окраине Посадаса, после чего поймала попутку — и была такова, укатила из столицы в заросшие джунглями руины старых иезуитских миссий. Там местные жители приютили ее и напоили лапачо [32] Лапачо — напиток из коры дерева Lapacho tecome, которое растёт в тропических джунглях Аргентины, Мексики и Перу. Живёт это дерево до 700 лет, а рецепт этого напитка был известен ещё инкам. , поглядывая на толстый кошелек, который она сжимала в руке. Она пока и сама не знала, что в этом кошельке, и только потом, когда ее устроили на ночлег в одной из крестьянских хижин, зажгла свечу и вытряхнула его содержимое на кровать. Денег оказалось немного — порядка двадцати песо, а остальное — всё какие-то бумажки, чеки да смятые письма. Развернув первое попавшееся письмо, Аннет вздрогнула: речь шла о Кристиане Кимура, о том, кого она боготворила и за чью жизнь переживала не меньше своей. Когда пришло известие о его спасении, Туоно метал громы и молнии, а она ликовала. А теперь, в письме, этот изверг клятвенно уверял некоего Дезастро, что любой ценой отомстит человеку-в-черном за предательство. Предатель? Кристиан? Аннет снова перечитала строки послания.

«В голове не укладывается, — пробормотала она. — Если Кристиан с ними заодно…»

Ее воздушные замки медленно рушились.

«Необходимо доказательство, подтверждение, — думала она, комкая письмо. — Туоно должен сказать мне всю правду. Но как заставить его заговорить? Как?»