Мария Фомальгаут - Часы, намазанные на хлеб

Мой шеф наклоняется ко мне, шепчет:

– Это автор.

– А?

– Автор это, вот кто.

Меленько и мерзенько покалывает в пальцах. Вот оно что…

Иду за ним. То замедляюсь, то ускоряю шаг. Когда он оборачивается, я осторожно отступаю в тень, а я что, а я ничего, а я вообще тут не при чем, стою… м-м-м… автобуса жду. Как остановку уже полгода как перенесли, да вы что…

Выходим на набережную. Снова начинает мерзко покалывать в груди.

– Как думаешь, он…

Оборачиваюсь, понимаю, что моего шефа рядом нет. Уже хочу выругаться, хорош друг, ничего не скажешь, тут же чуть не хлопаю себя по лбу. Ну конечно. На набережной под занавес должен оказаться я, а шефу моему сюда путь заказан.

Автор подходит к парапету.

Иду за ним, спрашиваю себя, что я, собственно, собираюсь делать…

В далекие семидесятые на площади появилась станция метро. Потом на смену семидесятым пришли лихие девяностые, и площадь вокруг станции обросла торговыми палатками. Лихие девяностые сменились неопределенными десятыми, все павильоны были пущены под снос, площадь опустела.

Потом после десятых пришли нулевые, которые до этого где-то затерялись. Нулевые должны были сменить торговые палатки на павильоны, но павильоны уже были снесены, и нулевые стояли в нерешительности, потирая затылок и не зная, что же им делать. Пока нулевые размышляли, наконец-то пришли восьмидесятые, чья очередь тоже была пропущена.

Восьмидесятые с воодушевлением хотели провести олимпиаду и поставить везде на площади телефоны-автоматы, но им тактично намекнули, что какие к черту автоматы, у всех уже сотовые есть, да и вообще какая олимпиада, какое что, уже двадцатым пора быть, а у нас тут черт знает что творится.

Восьмидесятые обиделись и примкнули к нулевым, которые тоже выпали из времени и тоже обиделись. Появилось даже объединение годов, выпавших из хода времен. Чуть позже в это объединение пришли двадцатые, которым тоже не повезло: их срок так и не пришел, вслед за восьмидесятыми начались сразу сороковые. Восьмидесятые оказались незлопамятными и приняли двадцатые в Клуб Отвергнутых Десятилетий.

В стране тем временем объявили референдум, в какое время люди хотели бы жить. Мнения разделились, люди старшего поколения предпочитали восьмидесятые, те, кто помоложе – десятые. Нашлась горстка безумцев, которые мечтали жить в далеком будущем. Но все эти референдумы не имели никакого смысла, потому что время менялось вне зависимости от желания на то людей.

Время обещали починить со дня на день, это со дня на день тянулось уже десятки лет. Не хватало то стрелок, то шестеренок, то еще чего-нибудь важного…

Листаю записи.

– А что такое три с половиной измерения?

Он бледнеет.

– Не… не знаю.

– Не знаете…

Листаю дальше. Тикают ходики на стене. Дождь моросит в окна. Сегодня пасмурно, до черта пасмурно, в тумане не видно солнца, вот это меня больше всего бесит, что не видно солнца. Может, солнце уже погасло, а мы не знаем. Вспоминаю, сколько идет свет от солнца до нас. Вроде три года или что-то около того.

Листаю…

…в пространстве больше пустоты, чем материи. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на структуру атома: между ядром и электроном расстилается пустота. Такую же пустоту можно увидеть между частицами времени. Дело в том, что время точно так же дискретно, есть мельчайшие неделимые частицы времени…

Перелистываю.

То же самое можно сказать и о мире чисел. Есть минимальное неделимое число, размеров которого мы еще не знаем. Расстояние между минимальными числами на числовой прямой гораздо больше самих чисел. Числовая прямая фактически заполнена пустотой…

Откладываю тетрадь.

– Не понимаю…

Он смотрит подслеповатыми глазами.

– Я тоже… не понимаю.

– Как не понимаете, это же вы писали!

– Так это когда было… в прошлой жизни…

– И ничего не помните?

Старик смотрит на меня, щурится.

– А ты? Малец, а ты-то сам помнишь что-нибудь, что с тобой в прошлой жизни было?

– Ну… то я, а то вы.

– И какая разница?

– Ну… вы умный… а я нет.

Старик смеется сухим рассыпчатым смехом. Старик уже не отпирается, уже не отнекивается, да в жизни я этой тетради не видел, да вы меня с кем-то путаете, да вы с ума сошли, да я щас милицию…

Вспоминаю про капсулу времени:

– А как вы капсулу сделали, которая Большой Коллапс пережила и Большой Взрыв?

– А никак.

– Нет, я серьезно.

– И я серьезно. Понимаете… эта капсула времени… с тетрадью… я её как-то иначе передал из одного времени в другое… через какую-то червоточину во времени…

– Значит, через эту червоточину мы все можем перебраться? Уйти от того… что сейчас приближается?

– Нет… с людьми так не получится.

– Откуда вы знаете?

– Не… не знаю… не помню…

Темнота за окном сгущается, отмечаю про себя, вроде рановато темнеет.

Листаю тетрадь.

– Сынок… ты бы это… кофе бы мне заварил, что ли…

Еле сдерживаюсь, чтобы не запустить в него тетрадью. Тут счет идет уже на часы, если не на минуты, а ему кофе подавай…

Тут же смущаюсь, старый человек у меня в гостях, а мне лень задницу от кресла оторвать, кофе сделать. Отрываю задницу от кресла, иду на кухню, кухни нет. Долго смотрю на стену, за которой раньше была кухня, пытаюсь понять, что происходит. Наконец, спохватываюсь, что это не он у меня в гостях, а я у него. Ну да ничего. Кофе все равно сделать можно…

Делаю кофе, старик бормочет что-то, что там вон еще хлебушек вроде был, открываю холодильник, вынимаю хлебушек, побитый плесенью, нда-а, не жирно живет старик…

Бросаю хлеб в мусорку, выслушиваю гневную тираду, что еще можно было птичкам бросить, хочу сказать, что через полчаса здесь не то, что птичек, здесь и людей-то не останется.

– Да я щас милицию…

Дверь уже готова захлопнуться перед моим носом, просовываю удостоверение.

– Я из неё.

– Вот черт… – старик отступает в глубину коридора, бормочет какие-то проклятия.

Показываю тетрадь.

– Узнаете?

– Что тут отпираться… все равно всю душу вытрясете… узнаю.

Вхожу.

– Никто вашу душу драгоценную вытряхивать не собирается.

– Где… где вы её взяли?

– Там, где вы её положили.

– Слушайте, не помню я, где я её положил…

– В капсулу времени. Не помните?

Это было полчаса назад.

Снова открываю тетрадь.

Читаю.

Спрашиваю:

– А это что? Замкнутая числовая прям…

Уже готовлюсь услышать – не помню.

– А-а-а, это числовая прямая… только никакая она не прямая.

– Кривая?

– Да нет… Вы знаете, что вселенная бесконечна?

– М-м-м… что-то слышал.

– Раньше считали, что она бесконечна. Во все стороны. А теперь мы знаем, что вселенная замкнута сама на себя. И если очень долго двигаться по вселенной вперед, окажешься в той же точке…