Вадим Черников - Чаша. Последний обряд

Все видели, но никто как будто не заметил его нарочитого ухода. Лишь тяжело вздохнула, почти всхлипнула в задней комнате мать, да один из учеников, с растрёпанной бородой и длинными, седеющими на глазах волосами, смотрел ему вслед не мигая. Его брат всё ещё продолжал клясться и обещать… В глазах у всех, сгрудившихся вокруг низкого стола, плескалось оранжевое и жёлтое пламя светильника. Разливалась тоска.

Страх. Тот, кто уходил с Вечери, впитывал его как губка и будто вырастал на глазах. Иуда, широко открыв дверь, распрямил спину и развернул плечи. Шагнул в просторный проём… и пропал в ночи, которая расступалась перед ним, потому что темнота вокруг его фигуры пугала даже её, чёрную, как бездна, Иерусалимскую ночь. Она обречённо погасила все звёзды и затихла, печально и уныло. Последняя ночь…

1246 год. Поволжье. Город Сарай-Бату

Пыль закрыла солнце, превратив ясный день в серый, жуткий вечер. Кривые сабли с глухим свистом резали воздух и людей. Всё смешалось. Половецкая орда хана Котяна, только что с визгом бросившаяся на центр монгольского войска, повернула назад резко и дружно, не успев даже потерять какое-либо значительное количество всадников. Повернула и врезалась в русские полки, рассеивая слаженный порядок, разбрасывая и топча пеших, сталкиваясь с конными. И уносясь в свои знакомые степи, подвывая то ли от страха, то ли с торжеством. Мелькнуло широкоскулое лицо Котяна, его желтоватые глаза и кривые зубы. Улыбка щелью прорезала его тонкие губы. И не было у него на лице страха. Лишь злорадство предателя… Мелькнуло и исчезло за спинами своих воинов. Растворилось за пылью. Немного времени и порядок удалось бы восстановить: русские дружины умели воевать со степняками, но как раз времени монголы русичам не дали. Удар тяжёлой конницы, как мощной волны после первого, пристрелочного прилива, был страшен и неумолим…

Его дружинники держались вместе, вместе отбивались и отбились, вместе поскакали прочь. Всё было кончено. Серо-коричневые волны Калки смотрели вслед печально и горько. Тяжёлый запах степных трав, смешавшихся с кровью, был тоже горьким, удушливым, пьянящим до смерти. Почему?

Князь открыл глаза, пошевелил ногой в мягком сапоге и сменил позу. Ночь была тиха и прекрасна. Луна нехотя, тягостно вывалилась из-за облака белёсым, круглым шаром и нависла прямо над шатром, заливая всё кругом странным, искусственным светом. Залюбовавшись ею, соловьи на миг прекратили свои трели, но вот вступил один, ему ответил второй, и новый песенный, мелодичный пересвист охватил всё вокруг. Серые гусляры расселись на своих ветвях и, оставаясь невидимыми даже в лунном сиянии, продолжили рассказывать друг другу наперегонки свои птичьи баллады. Ночь заострила и прочертила все тени тонкой, искусной резьбой. Всё застыло, покорившись этой царице, в звёздном венце которой плыл, переваливался белым, тревожным отблеском круглый лунный лик. Только ночной ветерок принёс вместе с желанной прохладой всё тот же запах степи и смерти.

Монгольская ставка затихла и, казалось, вымерла. Несколько стражников, присев невдалеке прямо на землю, тихо, гортанно переговаривались. Качали длинногривыми головами кони русичей, косо поглядывая на приземистых собратьев с обрезанными гривами и короткими хвостами. Те, чувствуя свою неполноценность в родовом обличье, зло показывали им зубы и теребили копытом полынную, сухую землю. Тревожно ходили в соседнем шатре приехавшие с Михаилом князья и бояре. Только здесь, в его последнем пристанище, было тихо и темно. Как в могиле, подумал кстати князь, грустно усмехнулся и вновь закрыл глаза.

Почему?

Разом качнулись ветви елей и упали с них снеговые шапки, накрыли сугробы у мощных, в три охвата, стволов. Батый обернулся… Сулицы и стрелы полетели неумолимым дождём, выбивая из сёдел монгольских дремавших всадников. Рёв страдания и ненависти, донёсшийся вслед за этим из леса, напоминал медвежий, но на опушку, обрушивая снег с деревьев лавиной, вышли люди. Огромный, закованный в блистающие латы ратник-вожак поднял длинный меч, что-то прорычал и отряд, сверкающим, закованным в сталь клином, врубился в ряды ханских телохранителей. Топоры, копья и мечи разрывали всадников, рубили, кололи и метали молнии. Высокий, русобородый предводитель русичей, то ли князь, то ли боярин, вращал кровавым мечом, отбрасывал трупы в стороны и рвался-прорубался к хану. Неумолимым тараном…

Батыя закрыли телами, тонко завизжал старик Субедэй, собирая свой тумен. Проскакал храбрец Джэбе, увязая в снегу и разворачивая испуганных воинов. Рёв русичей перешёл в торжествующий клич «Рязань!», от которого Батыю хотелось убежать или хотя бы закрыть уши руками. «Мёртвые восстали! Горе нам!» – кричал, барахтаясь в снегу, Кулькан. Такой сечи Батый, прошедший десятки сражений, ещё не видел. «Сколько их?» – в панике спрашивал он себя, но нового нападения не последовало. Безмолвной стеной стоял вокруг лес, заваленный снегом. Лишь лязг и топот схватки эхом проносился-копошился внутри него, затихая где-то в утробе.

Отряд был невелик и помощи ему ждать было неоткуда. Рязанский боярин Евпатий, по прозвищу Коловрат, не успел в город из Чернигова к началу осады, и его отряд нашёл лишь дымящиеся развалины родного города, пять суток отбивавшего приступы Батыя, горы трупов и смрад смерти. Нашли они и труп князя Фёдора Рязанского, взятого в плен и отказавшегося привести свою жену к хану. Нашли и тела княгини Евпраксии, с маленьким сыном Иваном. Слухи о красоте Евпраксии дошли до Батыя, и он отдал приказ доставить её к себе. Княгиня прижала сына к груди и шагнула из окна высокого терема…

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.