Публий Назон - Элегии и малые поэмы

Ни о каких тут делах увенчанным нечего думать,

Здесь, средь цветочных гирлянд, чистую воду не пьют:

Будь ты хоть сам Ахелой, — пока не смешался ты с хмелем,

Прелести нет никакой в том, чтобы розы срывать.

345 Вакх обожает цветы, и то, что венки ему милы,

Можно узнать по венцу из Ариадниных звезд.

Вольность в театре нужна для Флоры: не надо к богиням

Важным ее причислять, в тяжкий обутым котурн.

А почему на играх ее толпятся блудницы,

350 Нет никакого труда это тебе объяснить:

Вовсе она не ханжа, надутых речей избегает,

Хочет она, чтоб ее праздник открыт был для всех,

И призывает она жить всласть в цветущие годы,

А о шипах позабыть при опадении роз.

355 А почему, например, Цереру в белых одеждах

Празднуют, Флору же чтут, пестрые платья надев?

Не потому ль, что белеть начинают колосья при жатве,

Цвет же и вид у цветов разнообразен всегда?

Тут мне кивнула она, и с волос ее хлынули розы, —

360 Так на столах для пиров мы рассыпаем цветы.

Мне оставалось спросить о светильниках, мне непонятных, —

Тотчас сомненья она все разрешила и здесь:

«Видимо, иль потому эти дни должны озаряться,

Что алым светом цветы все освещают поля;

365 Иль потому, что огонь и цветы не уныло сияют

И привлекает глаза блеск и огней и цветов;

Иль потому, что зовет к наслаждениям вольность ночная:

Эта из трех причин, право, вернее других!»

«Кратко спрошу и о том, о чем мне спросить остается,

370 Ежели можно». — «Спроси», — мне отвечала она.

«Молви, зачем вместо львиц ливийских в сетях твоих бьются

Робкие лани, зачем заяц пугливый в силках?»

«Область моя — не леса, — отвечала она, — но сады лишь

Или поля, где совсем нет кровожадных зверей».

375 Смолкла на этом она и в прозрачном воздухе скрылась,

Но о богине вещал тонкий ее аромат.

Пусть же навеки цветут Назона стихи благовонно:

Ты ороси его грудь даром, богиня, своим!

Ночи четвертой в канун покажутся звезды Хирона,

380 Телом буланым своим он полумуж, полуконь.

Есть гора Пелион, что глядит из Гемонии к югу:

Сосны растут наверху, ниже растет на ней дуб.

Там обитал Филирид. Старинная есть там пещера,

В ней он и жил, говорят, праведный этот старик.

385 Верят, что он обучал игре на лире те руки,

Коими послан на смерть Гектор впоследствии был.

Здесь появился Алкид, уж не первый свой подвиг свершивши,

Хоть и ждала впереди тяжесть последних трудов.

Оба случайно сошлись здесь виновника гибели Трои:

390 Тут внук Эака, а там, видишь, Юпитера сын. [468] Внук Эака — Ахилл, сын Юпитера — Геркулес. Геркулес вел войну против троянского царя Лаомедонта, Ахилл против сына его Приама.

Ласково гостя приветил герой, рожденный Филирой,

Сам обо всем расспросил, тот обо всем рассказал.

Палицу видит Хирон со львиною шкурой и молвит:

«Вижу по мужу доспех, да по доспеху и муж».

395 Тут без боязни Ахилл прикоснулся к торчащей щетине

Шкуры и даже ее смело погладил рукой.

В это же время старик разбирал напоенные ядом

Стрелы, но в левую вдруг ногу вонзилась стрела.

Вскрикнул Хирон, и ее из тела он вытащил тут же:

400 Вскрикнул с ним и Алкид, и гемонийский юнец.

Тотчас кентавр приложил траву с холмов Пагасийских

К ране, но тщетно ее он постарался смягчить:

Едкий яд превозмог силу трав, глубоко проникнул

В кости, и язва насквозь тело кентавра прожгла.

405 С кровью Хирона в одно кровь гидры Лернейской смешалась:

Смерть мгновенно пришла, некогда было помочь.

Замер, как перед отцом, Ахилл, обливаясь слезами:

Был бы оплакан Пелей так, если б он умирал!

Как он сжимал рукою своей умиравшего руки

410 (Верно, недаром Хирон добрый внушил ему нрав);

Как он его целовал и как мертвецу говорил он:

«Не умирай, я молю, сына, отец, не покинь!»

День девятый настал, когда ты, Хирон справедливый,

Звездами дважды семью тело свое окружил.

415 Гнутая Лира за ним устремилась идти, но покамест

Нет ей дороги: она в третью появится ночь.

В небе взойдет Скорпион, и тогда-то мы скажем, что ноны

Завтра наступят: его верхняя явится часть.

Трижды, как Геспер лицо свое прекрасное явит,

420 Трижды, как звездная ночь сдастся пред Фебом дневным,

Будет Лемурий ночных свершаться обряд стародавний:

Манам безмолвным тогда жертвы начнут приносить.

Прежде короче был год, очищений февральских не знали,

Месяцев не был вождем Янус с двояким лицом, —

425 Но и в то время дары приносили пред прахом усопших

И почитали своих дедов умерших сыны.

Месяц назначен был май для помина предков покойных,

И сохранился досель этот отчасти обряд.

В полночь, когда тишина наступала, и все засыпали,

430 Лай умолкал собак и щебетание птиц,

Помнящий древний обряд и умеющий бога бояться

Тут поднимается, сняв обувь свою, босиком;

Пальцами знак он дает, прижимая их к пальцу большому,

Чтобы бесплотная тень не повстречалася с ним.

435 После же, руки свои омыв проточной водою,

Он, отвернувшись, берет черные в руку бобы;

Бросив их, он говорит: «Бобы я эти бросаю,

Чтобы себя и своих ими от вас уберечь!»

Девять раз говорит он так без оглядки: считают,

440 Что подымает их тень, следом незримо идя.

Снова коснувшись воды, он в темесскую медь [469] Темесская медь — из Темесы в южной Италии. ударяет

И умоляет уйти тень из-под крова его.

Девять раз повторив: «Уходите вы, отчие маны!»,

Он, обернувшися, свой этим кончает обряд.

445 Но почему этот день название носит Лемурий,

Мне невдомек: это мне может лишь бог объяснить.

Отпрыск Плеяды, скажи! Жезлом ты владеешь могучим:

Часто Юпитера дом Стиксова ты посещал!

Просьбе внимая моей, Жезлоносец поведал причину

450 Имени: слушай, о чем сам мне рассказывал бог.

Только что Ромул сокрыл в холме тень умершего брата

И преждевременный прах Рема был чинно почтен,

Фавстул несчастный и с ним, распустив свои волосы, Акка

Кости его на костре горькой омыли слезой.

455 В сумерках ранних они печально домой возвратились

И, как бывало, на одр твердый потом улеглись.

Рема кровавая тень перед ними тогда показалась;

Тихим шепотом к ним так обратилась она:

«Вот перед вами я — часть, половина всей вашей заботы,

460 Видите вы, я каков; помните, был я каким!

А ведь недавно б я мог, коли птицы мне б отдали царство,

Первым над первыми быть в этом народе моем;

Ныне же я ускользнул из костра, лишь тенью пустою,

Рема великого днесь призрак остался один!