Аристофан - Облака

Появись, покажись, пусть увидят тебя!
Пусть народ поглядит, как ты дерзок и нагл!

Я готов, выхожу. На глазах у людей
Мне тебя погубить будет легче еще.

Ты погубишь? Ты кто?

Речь.

Кривая, прибавь!

Но тебя разобью, хоть и Правдой себя
Ты зовешь.

Разобьешь? Ухищреньем каким?

Разыщу, изыщу новых мыслей поток.

Процветают теперь эти мысли у них,
У безумных людей.

У разумных людей.

Уничтожу тебя.

Это чем, объясни?

Слово правды скажу.

Опровергну тебя,
Возражу, докажу, что по сути вещей
Правды нет никакой.

Правды нет, говоришь?

Где ж она, расскажи!

У всевышних богов.

Если правда не вздор, почему тогда Зевс
Не наказан? Ведь в цепи родного отца
Заковал он.

Вот, вот, началась чепуха!
Распирает, тошнит! Дайте тазик скорей!

Ах, дубина, чурбан, ах ты, старый чудак!

Обнаглевший болван! Развращенный дурак!

Сыплешь розы на грудь.

Площадной скоморох!

Фимиам мне куришь.

Оскорбитель отца!

Ну, так знай, одарил меня золотом ты.

Это золото прежде мы звали дерьмом.

Я ж зову украшеньем, ценнейшим венцом.

Ах ты, дерзкая дрянь!

Ах ты, старая дрянь!

Ты виною тому,
Что учиться подростки не ходят совсем.
Но узнают афиняне все же, чему
Наставляешь и учишь ты глупый народ.

Как ты грязен и груб!

Ты ж — наряден, ты — люб!
А недавно еще побирался с сумой,
И мисийцем Телефон [35] Телеф — легендарный герой, сын Геракла, царь Мизип, явился к Агамемнону, переодевшись нищим. себя называл,
И уныло жевал
Панделетовой [36] Панделет — по свидетельству античного комментатора Аристофана кляузник и доносчик. мудрости крохи.

О, разумная речь!

О, безумная речь!

Панделет — молодец.

Город спятил с ума,
Если кормит тебя,
Развратителя юношей, язву страны.

Ты, беззубый, вот этого хочешь учить?

Да, затем, чтоб спасти и от зла уберечь,
Чтоб в пустой болтовне не погряз он совсем.

Подойди-ка ко мне. Пусть беснуется он!

Берегись! Руки дальше от юноши! Прочь!
Драка.

Перестаньте браниться! Довольно кричать!
Покажи ему ты, как учил молодежь
В дни былые. Ты прелести новых наук
Перед юным раскрой, чтоб, послушавши вас,
Он наставника выбрал по сердцу себе.

Хорошо. Я готов.

Да, я тоже готов.

Ну так что же, кто первым начнет говорить?

Пусть начнет старичок!
Очень скоро запнется он в речи своей
И под градом новейших словечек и слов,
Рассуждений, сомнений без сил упадет.
Напоследок, едва заикнется бедняк,
Налетят на него и вопьются в лицо,
И в глаза, и во все, словно туча шершней,
Мои мысли и насмерть зажалят!

Теперь должны вы доказать
Ловких речей орудьем,
Игрой ума, мыслей дождем,
Блеском суждений острых,
Кто из двоих вправе прослыть
Мастером красноречья.
Мудрость, сейчас вовлечена
В яростный ты, в тягостный бой.
Из-за тебя друзья мои
На поединок вышли.

Ты, обычаи дедов и нравы отцов увенчавший блестящей хвалою,
Начинай, свой раскатистый голос возвысь, изъясни свои мысли и душу!

Расскажу вам о том, что когда-то у нас воспитаньем звалось молодежи,
В ту пору, когда я, справедливости страж, процветал, когда скромность царила.
Вот вам первое: плача и визга детей было в городе вовсе не слышно.
Нет! Учтивою кучкой по улице шли ребятишки тогда к кифаристу
В самых легких одеждах, хотя бы уже с неба падали снежные хлопья.
Приходили, садились, колен не скрестив, а почтенный наставник учил их
Стародедовским песням: «Паллада в бою нам защита» иль «Клич громогласный».
Запевали размеренно, строго и в лад, как отцы их и деды певали.
Если б баловать кто-нибудь вздумал, дурить, выводить переливы и свисты,
Как теперь это любят, Фринида [37] Фринид — известный во времена Аристофана кифарист. лады, безобразные трели, рулады,
Запищал бы под палкою шут. Поделом! Не бесчести святого искусства!
А в гимнасии, сидя на солнце, в песке, чинно, важно вытягивать ноги
Полагалось ребятам, чтоб глазу зевак срамоты не открыть непристойно.
А вставали, и след свой тотчас же в песке заметали, чтоб взглядам влюбленных
Очертания прелестей юных своих на нечистый соблазн не оставить.
В дни минувшие маслом пониже пупа ни один себе мальчик не мазал,
И курчавилась шерстка меж бедер у них, словно первый пушок на гранате.
Не теснились к влюбленным мальчишки тогда, лепеча, сладострастно воркуя,
Отдавая себя и улыбкою губ, и игрой похотливою взглядов.
За обедом без спроса не смели они положить себе редьки кусочек,
Сельдерея до старших стянуть со стола не решались, ни лука головку.
В кулачок не смеялись, не крали сластей, ногу на ногу накрест не клали…