Ёсида Кэнко-хоси - Записки на досуге

Среди тех людей, что роились перед помостом, я обнаружил множество знакомых лиц и понял, что людей на этом свете — не так уж и много. Даже если предположить, что мне суждено пережить всех их, всё равно ждать смерти осталось недолго. Если налить бездонный сосуд до краёв и проделать в нём крошечную дырочку, то вода всё равно вытечет — капля мала, да вода текуча.

В нашей многолюдной столице без смерти дня не бывает. И разве каждый день умирает человек или два? В иные дни много больше провожают на кладбища в Торибэно, Фунаока, другие. И не бывает дня, чтобы никого не провожали. Так что гробы не залёживаются. Молод, здоров ли — никто не ведает своего часа. То, что тебе удалось дожить до этого дня — вещь удивительная. И как можно хоть на миг позабыть про это?

Всё это похоже на шашки. Перед началом игры ни одна не знает, кого снимут с доски первой. Когда снята первая, остальные полагают, что спаслись, но с каждым ходом их остаётся всё меньше, пока наконец не останется ни одной. Отправляясь на битву, воин знает, что смерть близка, он забывает про семью и самого себя. Человек, который проводит свои дни в уединённой хижине и обретает спокойствие среди камней и ручьёв, полагает, что смерти до него дела нет, но это печальное заблуждение. Безжалостная война придёт и к нему, укрывшемуся в мирных горах. Все мы на поле брани, но в этой битве со смертью проигравший известен заранее.

Некий человек сказал: «Всё, праздник Камо окончен, в мальвах теперь проку нет». С этими словами он велел убрать листья мальвы, украшавшие занавески. Мне показалось, что в этом есть какой-то изъян вкуса. Впрочем, сказал это человек благородный и, наверное, у него были свои соображения…

А вот в стихотворении госпожи Суо Найси говорится так:

Это стихотворение, вошедшее в её сборник, посвящено пожухшим мальвам, что украшали шторы в опочивальне. В предисловии к одной старой песне говорится, что она была послана вместе со стебельком увядшей мальвы. А в «Записках у изголовья» сказано: «Увядшая мальва — вот что будит память о прошлом». Замечание точное и тонкое. Камо-но Тёмэй в «Рассказах о временах года» пишет: «Пожухшие мальвы всё ещё висят на занавесках во дворце». Получается, что мальве полагается увянуть самой по себе, и как можно с такой бесчувственностью избавляться от неё?

Мешочки с корнями ирисов, что вешают в знатных домах в пятый день пятой луны для отпугивания духов болезней, меняют на лепестки хризантем только в девятый день девятой луны, а это означает, что ирисы следует сохранять вплоть до цветения хризантем. Когда скончалась Фудзивара Кэнси, Бэн Мэното обнаружила на старинных шторах в её покоях увядшие ирисы и мешочки с другими травами. И тогда она сложила:

На что Го Дзидзю ответила:

Хорошо, когда возле дома растут сосны и сакуры. Сосна может быть обычной, а может и пятиигольчатой. Сакура — самая простая. Махровая сакура произрастала раньше только в прежней столице Нара, но теперь её можно увидеть повсюду. Сакуры в Ёсино и в государевом дворце — простые. Махровая сакура чересчур причудлива. Она вызывающа и навязчива. Сажать её не следует. В поздней сакуре хорошего тоже мало, а когда её попортят гусеницы, она делается совсем неопрятной. Слива приятна с цветами белыми и розовыми. Обычная ранняя и махровая пахучая — обе хороши. Поздняя слива цветёт вместе с сакурой, но проигрывает ей, а засохшие лепестки на ветках выглядят неприятно. Вступивший на путь Будды средний государственный советник Фудзивара Тэйка как-то сказал: «Простая слива зацветает и осыпается раньше всех — ей не терпится, этим она и интересна». Поэтому он посадил сливы рядом со своим домом. Две из них, к югу от его усадьбы в Кёгоку, ещё живы.

В иве тоже есть свою прелесть. В апрельской зелени клёна очарования больше, чем в любом весеннем цветке или багряном осеннем листе. Мандариновое дерево и багряник хороши, когда они становятся старыми и большими.

Полевые цветы — жёлтая роза, глициния, ирис, гвоздика. В пруду — лотос. Осенью — тростник, мискант, колокольчик, петушечник, валериана, репейник, астра, бедренец, трава карукая, гречавка, хризантемы — белая и жёлтая. Плющ, лоза и вьюнок хороши, когда они невысоки, растут возле низкой изгороди и не слишком разрастаются. Среди других растений есть и диковинные, они называются странными китайскими именами, глаз к ним не привык и полюбить их трудно. Вообще говоря, люди, которым нравятся и любятся вещи необычайные, не отличаются вкусом. Так что лучше уж обходиться без диковинок.

После мудрого человека вещей не остаётся. Плохое и оставлять плохо, а оставишь хорошее, скажут, что ты к вещам прилепился. Грустно. Ещё хуже, если вещей осталось много. Кто-нибудь непременно скажет: «Моё!» Люди поссорятся — зрелище неприглядное. Если хочешь, чтобы вещь кому-то досталась, подари её при жизни. Конечно, есть вещи, без которых никак не обойтись, но других лучше не иметь вовсе.

Святой Гёрэн из столичного храма Хидэн происходил из семьи Миура и был известен как непревзойдённый воин. Однажды к нему пришёл односельчанин. Он сказал: «Людям из восточных провинций доверять можно. А вот столичные жители только обещаниями кормят, верить им нельзя».

На что святой Гёрэн отвечал так: «Ты можешь думать по-своему, но скажу тебе, что я долго живу в столице, насмотрелся, пообвыкся здесь, и не могу сказать, что здешние люди чем-то хуже. Напротив, они мягки и сострадательны, а потому не умеют отвечать людям отказом. Они не решаются сказать, как обстоят дела на самом деле, и по слабости своей раздают обещания. Они вовсе не желают провести тебя — просто они бедны и не могут поступить по слову своему. А потому часто случается так, что они не держат обещания. Что до людей с востока, то ведь я сам родился там и могу засвидетельствовать, что они лишены мягкости и сердечности. Они порывисты, а потому если не могут сделать что-то, то сразу отвечают „нет!“. Но они богаты и возможностей у них больше — вот люди и восхищаются ими».

Говорил Гёрэн не по-столичному, голос у него был грубоватым, и вряд ли был он сведущ в тонкостях вероучения, но от слов его на душе у меня потеплело, и я подумал, что за понимание им людей и был он отмечен среди многих тем, что избрали его настоятелем храма.