Ёсида Кэнко-хоси - Записки на досуге

Тот, кто достиг высот в каком-нибудь умении, знает, насколько он несовершенен, никогда не бывает доволен собой и никогда не гордится.

Когда человек достиг к старости умения великого, люди говорят про него: «Когда он умрёт, у кого спросим?» А это значит, что не зря он состарился, что жил он всерьёз. Однако умение его безукоризненное свидетельствует и о том, что прожил он жизнь свою, занимаясь делом только одним, а это уже нехорошо. Лучше, чтобы, будучи спрошенным, человек отвечал: «Я того не помню». Пусть ты и знаток, но если болтаешь без умолку, люди скажут, что умения у тебя нет. Ошибки с каждым случаются, а потому человека станут считать и вправду искусным, если скажет он: «Я того в точности не знаю».

Но противнее всего слушать человека, что возрастом и положением своим возражений не допускает, но говорит самонадеянно о том, в чём не смыслит. Слушаешь такого, а сам думаешь: «Ерунда!»

Один человек сказал мне: «Слово „церемония“ появилось недавно, до правления государя Госага о нём и не слыхивали. Но позвольте! Ведь Кэнрэй, супруга государя Такакура, после восшествия на трон государя Готоба писала относительно того, как обстояли дела во дворце: „Так странно, что ничего не изменилось в придворных церемониях“.»

Нехорошо заявляться к человеку, если дела к нему нет. Если же пришёл по делу, сделай его и ступай домой. Утомительно, когда остаются надолго. Сядут друг против друга и болтают — тело задеревенеет, сердцу — одно беспокойство. Судачат о том о сём, а время бежит без всякого толку. Но и цедить слова — тоже нехорошо. Если разговор пришёлся тебе не по сердцу, лучше уж так и сказать. Другое дело, когда встречаются люди друг другу приятные и праздные. Тогда можно сказать: «Не станем торопиться, поговорим ещё». Каждый должен помнить, с какой теплотой привечал друзей Юань Цзе. Делается хорошо, когда человек забежал к тебе просто так и поговорил приятно. В присланном тебе письме читаешь: «Давно не получал от Вас весточки…» Только-то и всего, а всё равно отрадно.

Когда игрок в раковины смотрит не под носом, а подальше, там, где рукава и колени его соперников, ближние раковины забирает другой. Хороший игрок не смотрит там и сям, он смотрит вблизь и выигрывает. Когда, расставив фигуры, садишься играть в шахматы и смотришь лишь на то, что творится на дальнем конце доски, тебе не выиграть. Смотри ближе, тогда и победа останется за тобой.

И так в любом деле: не следует смотреть вдаль. Приведи в порядок ближнее. Князь Цинь Сян говорил: «Делай хорошее дело, а вперёд него не думай». И с управлением страной — то же. Когда правитель не обихаживает ближнее, когда ведёт себя легкомысленно и своевольно, тогда дела расстраиваются и дальние провинции восстают. И только тогда такой правитель одумается. Как сказано в одном лечебнике: «Стоять на ветру, спать в сырости, а потом молить духов об исцелении. Так поступает только дурак». Если утишить горести людей ближних, если облагодетельствовать их и выправить Путь, тогда и праведность твоя достигнет рубежей дальних. Государь Юй выступил в поход и покорил дикие племена Мяо, но ещё большего он добился, когда поворотил войско назад и стал творить добрые дела вблизи.

Смысл игры в раковины (каиои, каиавасэ) заключается в том, чтобы «захватить» максимальное количество раковин (фигур) противников. Правила игры не совсем ясны.

У человека молодого кровь горяча, вещное тревожит его сердце, желаний не счесть. Он подвергает себя опасности и даже смерти с такой же лёгкостью, как иной катит по земле мячик. Человек молодой любит наряды и транжирит богатства, но потом вдруг ни с того ни с сего облачается в монашеское рубище. Переполнен отвагой, он хочет всех победить, но потом вдруг стыд одолевает его. Что ни день — то новая страсть. Им движут любовь и чувства, он одушевляется людьми, которые, предпочтя смелый миг столетней старости, расстались с жизнью, он не думает о том, как прожить подольше. Ему нравится подчиняться прихотям сердца — да так, чтобы о нём долго судачили люди. Дело молодости — губить своё тело.

У старика же кровь холодеет, пенные страсти его не волнуют, одушевляться нечем. Сердце само собой утишается, бесполезных дел старик сторонится. Он озабочен своим телом, горести его не тревожат, думает он о том, чтобы не быть в тягость. Как старость превосходит молодость мудростью, так и молодость превосходит обликом старость.

Сведения относительно поэтессы Оно-но Комати весьма путаны. Описание её внешности в старости содержится в сочинении «Расцвет и увядание Комати». Некоторые полагают, что оно принадлежит кисти Миёси Киёюки, но оно приводится и в списке трудов Кукая. Кукай скончался в начале годов Дзёва. Но ведь расцвет Комати начался уже после этого. Ерунда получается.

Годы Дзёва — 834–848.

Говорят, что если собаку, которая была хороша в охоте с ястребом на мелкую дичь, выпустить охотиться с соколом на дичь покрупнее, к мелкой дичи она охладеет. Займёшься большим — бросишь маленькое. Разве не так? Среди многих занятий людских нет дела более отрадного, чем искать Путь. Только это дело и важно. Раз услышишь о Пути и прилепишься к нему, а всё остальное бросишь, ничто милым не покажется. Как может человек быть дурнее собаки, пусть даже и самой умной?

Много есть такого, чего мне никак не понять. Например, не могу понять я то одушевление, с которым друзья подносят тебе вино и заставляют непременно его выпить. Ты хмуришься, на лице твоём — отвращение; ловя взгляды людей, ты хочешь потихоньку выплеснуть вино и избежать своей участи, но они ловят тебя за руку, останавливают и вновь наседают. И вот приличным человеком через какое-то время овладевает настоящее безумие, он становится дураком, здоровый человек прямо на глазах превращается в тяжелобольного, он не знает, где перёд, а где зад, и валится в бесчувствии. В день праздника — и такое неприглядное зрелище… На следующий день голова трещит, кусок в горло не лезет, лежишь и стонешь, а что было вчера — не помнишь, будто это случилось в прошлом рождении. Ты не в силах заняться делом — ни служебным, ни своим собственным. В общем, ужасно. Бесчеловечно и бесцеремонно заставлять человека проходить через такие пытки. Но станет ли он ненавидеть и упрекать тех людей, что напоили его? Если бы стало вдруг известно, что в других странах случается такое — а у нас того и в помине нет — мы бы сочли такой слух странным и лживым.

Неприятно наблюдать такое — пусть это будут даже люди тебе посторонние. Человек, который казался тебе приличным и приятным, вдруг ни с того ни с сего разразится хохотом. Он болтает без умолку, шапка съехала набок, шнуры на одежде развязались, полы одежд задрались до колен — картина до того неприглядная, что человека не узнать. Женщина же откинет волосы назад, обнажит лицо, бесстыже закатит глаза и хохочет. Она обвивается вокруг твоей руки с чаркой, суёт тебе в рот кусок, да и сама при этом жуёт — именно так поступают люди невоспитанные. Ужасно. Вот кто-то завопил что есть мочи, раздались нестройные голоса, кто-то пустился в пляс. Старому монаху велели танцевать — а он разделся и обнажил своё чёрное от грязи тело и извивается — глаза бы не смотрели. А те, кто с отрадой наблюдают за ним, тоже представляют собой зрелище неприглядное и отвратительное. Кто-то хвастается — уши вянут, кто-то льёт пьяные слёзы, люди низкие бранятся и ссорятся — противно и страшно, стыдно и противно. А кончается тем, что пьяницы начинают хватать чужие вещи, падают с крыльца, с лошади, вываливаются из повозки — калечатся. А те, кому ехать не на чем, слоняются по улицам, у оград и ворот творят непотребное. Больно видеть, как старый монах бредёт, опираясь на послушника, и бормочет что-то, а что — не разобрать.