Камо Мабути - Осенние цикады

Как хорошо,
когда заглянул на часок
старый приятель —
и в тыкве-горлянке нашлось
для обоих чуть-чуть сакэ.

Как хорошо,
когда все домашние в сборе —
и вот впятером
сидим себе живы-здоровы,
не кашляем, не чихаем.

Как хорошо,
когда, на станке поработав,
ловко скроив
и сметав, жена примеряет
домотканое ладное платье.

Как хорошо,
когда ненароком посмотришь
на малышей —
и заметишь, что повзрослели,
подросли и окрепли все трое.

Как хорошо,
когда беспокойные гости
рано ушли,
и никто тебе не мешает
с головой погрузиться в книгу.

Как хорошо,
когда к случаю вспомнишь примету:
«Коли цветы
зацвели на гвоздичных деревьях, [126] …цветы зацвели на гвоздичных деревьях… — В народе считалось, что цветы гвоздичного дерева приносят богатство. К началу их цветения в сёлах изготовляли бумажные фонарики, по форме напоминающие «счастливый цветок». —
значит, завтра богатым будешь…»

Как хорошо,
когда одолжаться приходишь
и только начнёшь:
«Мне бы, знаете ли, того-то…» —
а слуга уже тащит свёрток!

Как хорошо,
когда вскипятишь себе чаю,
сядешь, ноги поджав,
и набьёшь полон рот вкуснющим,
ароматным, жирным пельменем.

Как хорошо,
когда угощают в гостях
лакомым блюдом —
например, подадут с пылу с жару
запечённый соевый творог…

Как хорошо,
когда на оставшийся рис
в утренней плошке
чаем горячим плеснёшь —
и пожалуйте, ужин готов!

Как хорошо,
когда посетитель докучный,
только присев,
сразу вспомнит о важном деле
и начнёт впопыхах прощаться.

Как хорошо,
когда на закате идут
с дальнего поля
ребятишки шумной гурьбою
и отцовские тащут мотыги.

Как хорошо,
когда, одеялом укрывшись,
у камелька
под напев старинного сказа
потихонечку засыпаешь.

Как хорошо,
когда сорванец малолетний,
кисть обмакнув,
призадумается, чтоб лучше
провести черту по бумаге.

Как хорошо,
когда новую славную кисть
где-нибудь купишь,
принесёшь домой, прополощешь
и наконец попробуешь в деле.

Как хорошо,
когда поторгуешься с толком —
и продавец
приглянувшуюся вещицу
уступает почти задаром.

Как хорошо,
когда созерцаешь в саду
ранней весною
или осенью поздней цветы,
для которых труда не жалел.

Как хорошо,
когда, верноподданный сын
края Ямато,
о великом Ученье Богов [127] Ученье Богов — имеется в виду доктрина Синто (Божественного Пути), национального японского вероучения.
размышляешь, душой воспарив.

Как хорошо,
когда вспоминаешь порою,
что в мир пришёл
после мудрого Норинага [128] …после мудрого Норинага… — Выдающийся филолог и поэт Мотоори Норинага был кумиром Акэми.
и ученью его причастился.

Как хорошо,
когда после долгих трудов
книгу захлопнешь
и сидишь, любуясь громадой
переписанного трактата.

Как хорошо,
когда созерцаешь закат
в горном селенье
или в чистом поле близ храма,
где уж точно предложат: «Ночуйте!..»

Как хорошо,
когда в деревушке иной
подле дороги
обнаружится вдруг знакомый,
да ещё, глядишь, и накормит.

Как хорошо,
когда облюбуешь вещицу
и, где призаняв,
где на чём-нибудь сэкономив,
наконец-то её заполучишь.

Эх, на огонёк
заманю-ка я чертей,
в гости приглашу —
буду нынче до утра
вирши новые читать!

Слышу за окном
завыванья демонов —
ночью нынешней
им от счастья слёзы лить,
слушая мои стихи!

Нет, стихи мои
не для тех, в ком чую я
человечий дух, —
всколыхнуть им предстоит
душу Неба и Земли! [130] …душу Неба и Земли … — Стихотворение содержит пародийный намёк на предисловие Ки-но Цураюки к «Кокинсю», где говорится о том, что песни Ямато призваны всколыхнуть душу неба и земли.

По порядку сложив
все свои немудрёные вирши,
отнесу их на суд
небожителей беспристрастных,
передам и вернусь восвояси.

Вот выберу день
и, лестницу к небу приставив,
взберусь поглядеть
на местечко, где обитают
боги гор высоких и низких…

Старуха-жена,
черпнув уполовником риса,
похоже, не прочь
запихнуть его без разговоров
целиком прямо в глотку мужу…

По лицу моему
догадавшись, что вскоре родится
замечательный стих,
суетится на кухне хозяйка,
собирает торжественный ужин…

В «барсучьей норе»,
в убогой моей комнатёнке
вплотную сидят
на обед приглашённые гости,
неуютно поджав колени…

Всего лишь одну
пустили мы чарку по кругу,
вино подогрев, —
и увы, не видно довольных,
раскрасневшихся физиономий…

К гостю в углу
протиснулся с рисовым супом,
но, как на грех,
в тесноте об кого-то споткнувшись,
погасил последний светильник…

Вот уж ночь на дворе.
Гости, верно, не очень-то сыты.
На кого ни взгляну,
все нахмурились и надулись,
будто ждут ещё угощений…

И ватага гостей,
и сам злополучный хозяин
мнутся, сжавшись в комок, —
изо всех щелей поддувает
в обветшалом тесном домишке.

В доме мороз.
Съестное подъели до крошки.
Гости мои,
нещадно толкаясь локтями,
подбираются к самой жаровне…

«Вот стихия моя, —
твердит неизменно Акэми, —
ради низменных дел
не ударю палец о палец,
лишь стихами я пробавляюсь!»

Как ласкает слух
расчудесный этот звук:
«буль-буль-буль-буль-буль» —
из бутылки полилось
струйкой тоненькой сакэ…