Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Из братии доблестной нашей — и старец благообразный,
Что мускусом в лавке торгует, душистой водицей разной,

Что бесноватых врачует плодами дикой ююбы,
Умеет читать заклинанья и заговаривать зубы,

И слепые чтецы Корана, рассказчики древней были
О том, как израильтяне море переходили {228} 228 …израильтяне… море переходили… — Намек на вошедшую в Корап библейскую легенду об исходе евреев из Египта. .

Кто по дорогам бродит в монашеском одеянье,
Кто, как паломник смиренный, просит на пропитанье,

Кто мясо вкушает украдкой во время поста Рамадана {229} 229 Рамадан — девятый месяц мусульманского календаря, месяц поста. ,
Кто грубою власяницей спину стирает до раны,

Кто, плача, просит на выкуп жены и детишек милых,
Что пленниками у румийцев томятся в краях постылых,

Кто, горб приделав тряпичный, постиг безделья науку,
Кто кажет свою за кражу отрубленную руку,

А кто в пыли и навозе сидит у проезжей дороги
И, видом своим устрашая, хватает прохожих за ноги.

Бесстрашные всадники наши на львов отважных похожи —
С врага на скаку одежду сорвут они вместе с кожей.

У нас проходил науку кто, понаторевши в Торе,
На людях ислам принимает и иудеев позорит,

Кто, будто чудом прозревший, снимает одежду монаха
И громогласно взывает: «Нет бога, кроме Аллаха»,

Из наших — слепец поддельный, что, веки намазав глиной,
На кошельки подающих бросает взгляд соколиный,

Кто утром и после полудня сидит у мечетей соборных
И проповедует слезно о грешниках непокорных,

Кто у дверей возглашает, когда ты сидишь за едою:
«Пророк повелел нам делиться хлебом и водою!»,

Кто, страстно пороки бичуя, у лавок богатых кружит,
Кто молит о горсточке углей, кричит: «Погибаю от стужи!»,

Астрологи и ворожеи, гадатели и гадалки,
Что судьбы людские видят в песке и полете галки.

«Провидец! — вопит сообщник. — Нет равных мудрости этой!»
Оплатит доверчивый дурень обман полновесной монетой.

И плоть от плоти нашей тот рифмоплет бездарный,
Что чернь увеселяет на площади базарной.

Вопит на перекрестке шиит краснобородый:
«Убит Хусейн {230} 230 « Убит Хусейн..» — Одним из непременных правил поведения шиитов является постоянное напоминание о сыне четвертого «праведного» халифа Али-Хусейне, убитом при Кербеле в 680 году. , о боже! Восплачьте, все народы!»

А рядом суннит правоверный славит халифа Османа {231} 231 Осман — третий «праведный» халиф (644–656), убитый сторонниками Али, рассматривался шиитами как узурпатор власти, тогда как ортодоксальные сунниты считали его власть законной. ,
Они подстрекают на драку и лезут убитым в карманы.

Ловко приводят иснады {232} 232 Иснад — перечисление имен людей, передававших хадис (священное предание о поступках и речениях пророка Мухаммада). члены почтенного братства:
Пением громким отметят дом, где таится богатство.

Рыдает бедняк: «Налетела грабителей алчная стая…»
Тряпка, политая маслом, слезы страдальца питает.

Бесчисленны наши ремесла: слепец, поводырь, проповедник
Немой, конокрад, попрошайка, и сейид {233} 233 Сейид. — Так именовали мусульман, ведущих свое происхождение от Мухаммада. — пророка наследник

И нищий, владеющий троном ценой унижений безмерных, —
Пленник Муизз ад-Даула — Муты, халиф правоверных {234} 234 … пленник Муизз ад-Даула — Муты, халиф правоверных. — Насмешка над положением халифов в X веке. Муты, аббасидский халиф (946–974), был игрушкой в руках Муизз ад-Дауля (936–949), представителя иранской династии бундов, установивших полную власть над Багдадом. По сообщению источников, буиды держали халифов в полной нищете, и Муты даже вынужден был просить милостыпю. .

Поднесло утомленье мне чару напитка хмельного.
Позабылся на миг, но терзаюсь бессонницей снова.

Веки ласково просят дремоту: «Зрачки притумань.
Пусть померкнут они — словно звезды в рассветную рань»

Я знаю край, пустынный край,
где воздух нестерпимо я, туч,
Где редко льется кровь дождя
из рассеченной глотки туч.

Когда бы, время, твой поток
зубами удержать я мог,
Когда бы мог низринуть власть
твоих предначертаний, рок,—

Туда бы я направил путь
в притоке небывалых сил,—
И, как стрелу, пустыне в грудь
я караван бы свой вонзил.

Жизнь сказала: «Поженимся?» Я отшатнулся в испуге:
«Упаси меня бог от такой многомужней супруги!»

О, лучше с волками, о, лучше со львами,
Но только, бесчестные твари, не с вами!

От вас, ненавистных, повеситься впору.
Скорее сыщу в чужаках я опору.

Хвалы расточал вам, с улыбкой во взоре,—
Зачем не забросил их в пенное море?

Глядишь, и на гребне высокого вала
Оно бы жемчужину мне даровало.

На вас я надеялся прежде, но ныне
Надежды развеяны. В сердце — унынье.

Глаза вытираю, что полны слезами.
Насмешки меня обжигают, как пламя.

У всех я в презренье, у всех я в опале,
И славу мою на клочки растрепали.

Приятели мне надоели с их шумным весельем,
Я — как чужеродец, бродящий один по ущельям.

На вздохи мои отвечают голубки, стеня,
Но мне безразлична умильная их воркотня.

В душе до сих пор отзываются острою болью
Надрывные крики верблюдов… Во мгле по ополью

Все дальше и дальше они уходили, пыля.
Молящие руки им вслед простирала земля,

И лики красавиц, которых везли в караване,
Лучились, грядущей зари предвосхитив сверканье;

Неявственно зыбились их очертанья, меня
Своею обманной игрою дразня и маня.

А утро — все ближе. Во мраке, похожем на копоть
Открылись прорехи, которых уже не заштопать.

И стиснул созвездья в объятьях своих небосвод,
Как будто страшился, что некий смельчак их сорвет