Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

О низости своей толкует жизнь земная
На разных языках и, смертных удивляя,

Разит без промаха своих же сыновей.
Мне, видно, суждено не удивляться ей.

Я жил — и жизнью сыт. Жизнь — курица на блюде,
Но в сытости едой пренебрегают люди.

У жизнелюбия — причина слез во всем;
И в солнечных лучах, и в сумраке ночном.

От вздоха первого в день своего рожденья
Душа торопится ко дню исчезновенья.

Верблюды и быки спешат на водопой
Прямой, проверенной и правильной тропой.

И как путем кривым идти не страшно людям
Под копьями судьбы, нацеленными в грудь им?

Мне опротивел мир и мерзость дел мирских,
Я вырваться хочу из круга дней своих.

Отбрось тяжелый меч и щит свой бесполезный.
Смерть опытней тебя. Она рукой железной

И голову снесет, и в цель стрелу пошлет,
И распылит войска — непрочный твой оплот.

Она взыскует жертв и насыщает щедро
Телами нашими земли немые недра.

Никогда не завидуй избранникам благополучия.
Жизнь их тоже смертельна, и все мы зависим от случая.

Чувства тянутся к миру, и страждет душа неразумная.
Есть у времени войско, а поступь у войска — бесшумная.

Если б знала земля о поступках своих обитателей,
Верно, диву далась бы: на что мы свой разум растратили?

Лучше б не было Евы с повадкой ее беспокойною.
Влажность ранней весны превращается в засуху знойную.

О невыгодном выборе ты не жалеешь пока еще,
Но ты сломлен, очищен и ветвью поник увядающей.

Не для мирной молитвы ты прячешься в уединении,
Ты себя устыдился, бежал от стороннего мнения.

Мне — душа: «Я в грязи, я разбита и обезоружена!»
Я — душе: «Примирись! Эта кара тобою заслужена».

На свете живешь, к наслаждениям плоти стремясь,
Но то, что приносят тебе наслаждения, — грязь.

Измыслил названия, сушу и воды нарек,
И месяц, и звезды… Но как ты солгал, человек!

Тот взор, что на солнце порочная плоть возвела,
К земле на поверку притянут веревками зла.

Так далеко зашли мы в невежестве своем,
Что мним себя царями над птицей и зверьем;

Искали наслаждений в любом углу земли,
Того добились только, что разум растрясли;

Соблазны оседлали и, бросив повода,
То вскачь, то рысью мчимся неведомо куда.

Душа могла бы тело беречь от всех потерь,
Покуда земляная не затворилась дверь.

Учи тому и женщин, чье достоянье — честь,
Но будь поосторожней! Всему границы есть.

Прелюбодейка спрячет под платом уголь глаз,
И верная откроет свое лицо подчас.

Дни следуют за днями, а за бедой — беда.
От зла на белом свете не скрыться никуда.

Гостить у нас не любят ни тишь, ни благодать;
Того, что ненавистно, от нас не отогнать.

Порой благодеянье ущерб наносит нам,—
Тогда врагов разумно предпочитать друзьям.

Приди на помощь брату, когда он одинок.
Душе во благо веет и слабый ветерок.

Муж приходит к жене, ибо страсть отягчает его,
Но от этого третье родится на свет существо.

И пока девять раз будут луны друг друга сменять,
Истомится под бременем тяжким страдалица мать.

К тем извечным стихиям она возвратится потом,
От которых мы все родословные наши ведем.

Сыны Адама с виду хороши,
Но мне по нраву ни одной души,—

Отрекшейся от суеты сует
И алчностью не одержимой, — нет.

Я камень всем предпочитаю: тот
Людей не притесняет и не лжет.

О племя писателей! Мир обольщает ваш слух
Напевом соблазнов, подобным жужжанию мух.

Кто ваши поэты, как не обитатели мглы —
Рыскучие волки, чья пища — хвалы и хулы.

Они вредоносней захватчиков, сеющих страх,
Как жадные крысы, они вороваты в стихах.

Ну что же, примите мои восхваленья как дань:
В них каждое слово похоже на резкую брань.

Цветущие годы утратил я в вашем кругу
И дней моей старости с вами делить не могу.

Уже я простился с невежеством ранним своим,
И хватит мне петь племена ар-рабаб и тамим {282} 282 Ар-рабаб и тамим. — Подражая древним поэтам, средневековые панегиристы включали в свои касыды традиционные восхваления древних племен. .

Если в нашем кочевье объявится мудрый ар-раид {283} 283 Ар-раид — разведчик, которому бедуины поручают поиски воды и пастбищ. ,
Кто в награду его не приветит и не обласкает?

Он сказал бы: «Вот земли, где колос недугом чреват,
Где в колодцах отрава и влага источников — яд.

Здесь мучительна жизнь. Как ни бились бы вы, все едино,
Вам не будет пощады. Взыскуйте иного притина.

Уходите отсюда! Примите разумный совет,
Ибо здесь не бывает ни часа без горя и бед.

Ускоряйте шаги! Путь спасения вам не заказан.
Правду я говорю, — я веревками кривды не связан».

В обиде я на жизнь иль не в обиде,
Но смерть свою приму я, ненавидя.

В ожесточенье ждет моя природа
Ее неотвратимого прихода.

Но я столь грозной силе не перечу
И терпеливо движусь ей навстречу.

Уйду — и все несчастья и тревоги
Останутся на жизненной дороге.

Я — как пастух, покинутый в пустыне,
Забочусь о чесоточной скотине.

Как дикий бык, лишенный прежней мощи,
Ищу губами хоть травинки тощей.

Но вскоре у забвения во власти
Я распадусь на составные части.

Не знаю дня такого, чтобы тело
Помолодело, а не постарело.

И у меня, о дети Евы, тоже
Проходит страх по ежащейся коже.

Непритуплённый меч, готовый к бою,
Навис и над моею головою.

Удар меча тяжел, но смерть в постели,
А не в сраженье во сто раз тяжеле.

С природой нашей вечное боренье
Приводит разум наш в изнеможенье.