Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Молись как вздумаешь, теперь не станет хуже
Стране, загаженной, что твой загон верблюжий.

О, ранней свежести глубокие морщины,
Эдема юных лет сухие луговины!

Цель молодой души — утеха и отрада,
Но трудным временам пустых забав не надо.

Надежда смелая беспечный нрав утратит,
Когда ее, как стих, подрубят или схватят. {307} 307 …когда ее, как стих, подрубят или схватят… — В арабской метрите имеются термины «кифафа» (подрубание) и «кабд» (схватывание).

Неутомима жизнь в изобретенье горя,
А мы свои сердца вверяем ей, не споря!

Давно уже меня газели не страшатся,
Когда в моей степи, насторожась, ложатся.

Оставь, о человек, имущество пернатым,
Не тронь снесенного и будь им старшим братом

Причесывается, торопится умыться,
Но пусть уходит прочь красавица певица.

Один ей снится сон: струящиеся платья,
Купанье в золоте и жадных рук объятья.

Твой урожай велик: ты вырастил пороки,
Но не поместится число их в эти строки.

А Кайсу {308} 308 Кайс. — См. прим. на стр. 702 (см. «Послесловие» — верстальщик) . волосы укладывали девы,
И тешили его их нежные напевы.

О всадник, ты в седле на несколько мгновений
Гляди, слетишь с коня безудержных влечений!

Ты полон свежести, тебе прикрас не надо:
Что краше чистоты потупленного взгляда?

Отдай просящему последнюю монету;
Все, собранное впрок, рассеется по свету.

Пускай горят ступни от зноя Рамадана —
Плоть усмиряй постом. Все — поздно или рано

Закроются глаза, земное в землю канет,
Но небо звездами блистать не перестанет.

Пророки умерли, но западает в души
Остаток их речей, хоть и звучит все глуше.

Я вижу: прошлое — сосуд воспоминаний,
Открытый памятью для дружеских собраний.

Хосроев больше нет, но летопись осталась,
А там забвение изъест и эту малость.

Лети, когда крылат, не бойся непогоды!
И коготь кречета обламывают годы.

Припомни, сколько птиц в дни поздней их печали
К насестам клеток их навечно привязали.

Хоть разум и велик в суждениях о боге,
Но мал окажется у бога на пороге.

Ложь в сердце у того, а правды нет и тени,
Кто лечит шариат лекарством рассуждений.

Судьба по правилам видения склоняет —
То подымает их, то снова опускает {309} 309 …то подымает их, то снова опускает. — Подымать и опускать — термины арабской грамматики: «подымать» — ставить слово в именительном падеже, «опускать» — в косвенном. .

Вот облаков судьбы проходит вереница,
И разум кроткого бушует и мутится.

И в споре доводы рождаются без счета,
Мгновенно лопаясь, как пузыри болота.

Быть может, каждого почившего могила
За жизнь безумную сполна вознаградила.

Нет следствий без причин, и я скажу: едва ли,
Когда бы не болезнь, мы, люди, умирали.

Вода уходит вглубь, а прежде на просторе
За плещущим дождем шла напролом, как море.

Как море — эта жизнь. Средь бурных воли плывет
Корабль опасностей, неверный наш оплот.

От страха смертного неверующий стонет,
Клянет всеобщий путь и в черной бездне тонет.

Когда б он только знал, что вера для него
Была бы горестней, чем смерти торжество!

Я тщетно прятался, как труп в немой могиле;
Меня и под землей обиды посетили.

Чутье не приведет ко мне гиен степных:
Дыханье лет сотрет следы ступней моих.

Прославляя любовь; мы испили вина.
Нам его поднесла молодая Луна.

Мы пьяны им давно. С незапамятных лет
Пьем из кубка Луны заструившийся свет.

И, дрожащий огонь разведя синевой,
Месяц ходит меж звезд, как фиал круговой.

О вино, что древнее, чем сам виноград!
Нас зовет его блеск, нас манит аромат!

Только брызги одни может видеть наш глаз,
А напиток сокрыт где-то в сердце у нас.

Уши могут вместить только имя одно,
Но само это имя пьянит, как вино.

Даже взгляд на кувшин, на клеймо и печать
Может тайной живой, как вином, опьянять.

Если б кто-нибудь мертвых вином окропил,
То живыми бы встали они из могил;

А больные, отведавши винной струи,
Позабыли б всю боль, все недуги свои.

И немые о вкусе его говорят,
И доплывший с востока его аромат

Различит даже путник, лишенный чутья,
Занесенный судьбою в иные края.

И уже не заблудится тот никогда,
В чьей ладони фиал, как в потемках звезда.

И глаза у слепого разверзнутся вдруг,
И глухой различит еле льющийся звук,

Если только во тьме перед ним просверкал,
Если тайно блеснул этот полный фиал.

Пусть змеею ужален в пути пилигрим —
До хранилищ вина он дойдет невредим.

И, на лбу бесноватым чертя письмена,
Исцеляют их дух возлияньем вина.

А когда знак вина на знаменах войны,—
Сотни душ — как одна, сотни тысяч пьяны.

О вино, что смягчает неистовый нрав,
Вспышку гнева залив, вспышку зла обуздав!

О вино, что способно весь жизненный путь
Во мгновенье одно, озарив, повернуть —

Влить решимость в умы и величье в сердца,
Вдохновенным и мудрым вдруг сделать глупца!

«В чем природа вина?» — раз спросили меня.
Что же, слушайте все: это свет без огня;

Это взгляд без очей и дыханье без уст;
Полный жизни простор, что таинственно пуст;

То, что было до всех и пребудет всегда;
В нем прозрачность воды, но оно не вода;

Это суть без покрова, что лишь для умов,
Неспособных постичь, надевает покров.