Михаил Роттер - Ци-Гун Пяти зверей: правда и сказка

– Не огорчайся, Чемпион, – подбодрил его я. – «Если у тебя что-то не клеится, выбрось клей, купи гвозди и забей на все». Тем более мы только что выяснили, что ты не сверчок запечный, что само по себе очень приятно. Кроме того, возможно, тебя утешит, если я скажу, что люди твоего поколения вообще плохо меня понимают.

– Почему?

– Еще Конфуций говорил: «Я не слишком огорчаюсь, когда люди не понимают меня. Гораздо больше я огорчаюсь, когда я не понимаю людей». Я, конечно, не Конфуций, но все равно я не слишком стараюсь, чтобы кто-то меня понимал. Твои же сверстники не понимают многих вещей, потому что читают слишком мало книжек, им же никто не говорил: «Любите книгу – источник знания, только знание спасительно, только оно может сделать нас духовно сильными, честными, разумными людьми, которые способны искренно любить человека, уважать его труд и сердечно любоваться прекрасными плодами его непрерывного великого труда».

– Это тоже О. Генри? – осторожно спросил Чемпион.

– Это Горький, дурья чемпионская твоя башка! – схватился я за голову. – Ладно, мы с тобой не для того сюда пришли. Про книжки потом, может, поговорим, если и у тебя и у меня будет охота. А сейчас – заниматься!

Диалог этот состоялся, когда мы шли от метро на тренировку. Дорога была знакомая, потому что первое после возвращения занятие «под моим личным руководством» (смех-то какой, я вновь кого-то учу, а сам по-прежнему ничего не умею) я назначил Чемпиону в том же зале, где мы с ним впервые встретились, когда Вадим привел меня посмотреть на его поединок с Хулиганом. Настоящее обучение – дело очень тонкое и не любящее чужих глаз, и потому обучать его среди всей тамошней толпы я, конечно, не собирался. Но первую тренировку собирался провести именно там, была у меня причина, по которой мне нужны были зрители, а если повезет, то еще и участники. Чемпиона (который, разумеется, не догадывался, зачем я это сделал) это обрадовало. Еще бы, его родной зал, в котором он чувствовал себя как рыба в воде. Правда, был у него прилюдный конфуз с Хулиганом, но с кем не случается, тем более все видели, что Хулиган поступил не по правилам, напав на него до сигнала судьи.

Из раздевалки Чемпион вышел одетым так, как он всегда одевался на тренировку: в белоснежном отглаженном кимоно и щегольски повязанном черном поясе. Пояс был явно не китайский, а фирменный, жесткий, аккуратно простроченный и вышитый на концах.

– Глядя на тебя, я не могу отказать себе в удовольствии еще раз процитировать О. Генри. Слушай, это прямо про тебя: «Сопи верил в себя – от нижней пуговицы жилета и выше. Он был чисто выбрит, пиджак на нем был приличный, а красивый черный галстук бабочкой ему подарила в День Благодарения дама-миссионерша. Если бы ему удалось незаметно добраться до столика, успех был бы обеспечен».

– Опять не понял, – с тоской сказал Чемпион. – Приду домой, скачаю из Интернета все, что есть этого О. Генри, и буду читать.

– Вот, я еще не начинал тебя обучать, а уже вижу несомненную пользу от наших занятий. Ты собрался читать книжки! Только О. Генри надо не читать, а учить наизусть. В награду поясню тебе, что я имел в виду. У тебя очень красивое кимоно, если бы еще и умел что-нибудь, то успех был бы обеспечен. И так оно хорошо наглажено, – одобрительно сказал я. – Сам так расстарался?

– Бабушка, – покраснел Чемпион.

– А, вот и «дама-миссионерша». Только она же старенькая, а кимоно – это штаны и куртка, считай, что костюм гладить. Ей же, наверное, тяжело? – участливо спросил я. – А судя по виду твоего костюмчика, бабушка гладит его каждый день.

– Через день, – еще больше покраснел Чемпион.

«Хороший он все-таки парень, – подумал я. – Стыдно ему, краснеет, бедолага, но врать даже не пытается. Если и дальше будет себя так вести, то я из него, даст бог, еще человека сделаю».

– А это что за тряпка? – ткнул я пальцем в черный пояс.

Тут Чемпион не выдержал:

– Это не тряпка, это мой черный, честно заслуженный черный пояс. Я всю жизнь стремился получить его. Я, между прочим, чемпион Европы.

– Да ты остынь, остынь, я эти ваши «японские национальные» песни еще четверть века назад слышал. «Получение черного пояса – это цель, к которой стремится человек, посвятивший всю свою жизнь Карате. Для этого он должен быть развит не только физически, но и морально. Перед сдачей экзамена на черный пояс он должен взвешенно и честно оценить свои духовные качества и понять, насколько укрепился его дух за время тренировок, владеет ли он своей душой так же хорошо, как и телом, изжил ли он из себя все дурные качества?» Я все так говорю или забыл что-то из светлого кодекса мастера Карате?

– Примерно так, – пробурчал под нос Чемпион.

Честно говоря, я думал, что больше покраснеть уже невозможно. Но он ухитрился и стал вообще малинового цвета. Это хорошо, если хочет у меня учиться, то свое чемпионское эго ему придется поумерить.

– Так ты уже все злое и неправильное из себя «изжил», «искоренил» и «изничтожил»? – не отставал я. – Или это не тебя, чемпиона, как ты сам говоришь, Европы, совсем недавно при всех уделал простой уличный босяк? Или это не тебе, здоровенному лбу, старенькая бабушка гладит кимоно?

– Да не такая она и старенькая, – тихо проговорил Чемпион.

– Любая бабушка старенькая уже по определению. А почтительный внук, тем более с «честно заслуженным» черным поясом, должен ей помогать. Опять же по определению!

– Ладно, я понял, – кивнул Чемпион. – Чего мне теперь надо делать?

«А он не дурак, быстро соображает, – подумал я, а вслух сказал:

– Черный пояс снимаешь и отдаешь мне. Если когда-нибудь я решу, что ты его заслужил (в чем лично я пока не уверен), то я его тебе верну. Кимоно снимаешь аккуратно, с уважением (бабушка гладила все-таки, старалась) складываешь, забираешь домой и прячешь далеко в шкафчик до лучших времен. Больше оно тебе не пригодится, в ближайшее время в соревнованиях тебе участвовать не придется, это я тебе обещаю. Пока не научишься по-настоящему, никакой показухи, а когда (и если!) научишься, то тем более. В любом случае на чемпионате Европы как-нибудь без тебя обойдутся. А вместо кимоно надеваешь вот это.

Когда Чемпион извлек это из пакета, который я протянул ему, лицо его вытянулось. Это представляло собой мое самое первое кимоно, оставшееся с тех времен, когда я сам занимался Карате. Лет ему было не менее тридцати. Чемпион такого барахла точно не видел, потому что в те времена купить фирменное кимоно для Карате было невозможно, так что мое было пошито кустарным способом. Когда-то оно было черным, но потом от пота выцвело настолько, что первоначальный его цвет было достаточно трудно идентифицировать. Был у меня в запасе и мой ученический белый пояс, который от постоянного соприкосновения с черным кимоно стал темно-серым.