Фернандо де Рохас - Селестина

К а л и с т о. Моя госпожа, достойная повелевать всему миру, и которой я недостоин служить! Не бойся, сеньора, открыться пленнику твоей прелести. Нежный звук твоих речей, навеки запавший в мой слух, убеждает меня, что это моя сеньора Мелибея! Я — раб твой, Калисто.

М е л и б е я. Дерзость твоих притязаний принудила меня говорить с тобой, сеньор Калисто. Неужели ты еще надеешься добиться моей любви, после того что я тебе от­ветила прошлый раз? Прогони тщетные и безумные мечты, дабы я и моя честь были в безопасности от дурных подо­зрений. Я прошу тебя удалиться и больше не тревожить меня. Ты ведь не захочешь, чтобы злые языки поносили мое имя.

К а л и с т о. Когда сердце вооружено стойкой готовно­стью встретить любую превратность судьбы, никто не смо­жет взять штурмом эту крепость. Но ведь я, несчастный, подошел к вратам твоих обещаний без оружия, не пред­видя предательства или засады, и внезапное сопротивление терзает меня и разрушает чертоги моих сладостных надежд. О злополучный Калисто, как насмеялись над то­бой слуги! О коварная Селестина! Лучше бы ты позволила мне умереть и не воскрешала надежды, которая оживила огонь, и без того пожиравший меня! Зачем подменила ты слова этой сеньоры? Зачем язык твой дал повод для мо­его отчаяния? Зачем ты велела мне прийти сюда, где меня встретили отказом, запретом, подозрением и ненавистью те самые уста, в чьей власти моя гибель или блаженство? О коварная Селестина! Ведь ты говорила, что эта сеньора ко мне благосклонна! Что она сама, по доброй воле, раз­решила вернуться своему рабу, осужденному на изгнание! В ком обрету я верность? Где найти правду? В ком не кроется предатель? Где нет лжецов? Кто явный враг? Кто истинный друг? Где не гнездятся козни? Кто осмелился подать мне столь жестокую, гибельную надежду!

М е л и б е я. Довольно, сеньор мой, твои жалобы спра­ведливы; сердце мое не в силах снести их, а глаза не могут скрыть слабость сердца. Ты плачешь от скорби, считая меня жестокой, я же плачу от счастья, видя твою верность. О господин мой, сокровище мое! Сколь радостнее было бы мне видеть лицо твое, чем слышать твой голос! Сейчас, увы, невозможно добиться большего; но я ставлю печать свою и подпись под всеми словами, переданными тебе че­рез усердную посланницу. Я подтверждаю все, что она со­общила: на все я дала мое согласие. Утри слезы, сеньор мой, и распоряжайся мною по своей воле.

К а л и с т о. О госпожа моя, надежда на блаженство, отдохновение от мук, отрада моего сердца! Где найти слова благодарности за высокую, безмерную милость, которую ты оказала мне в этот мучительный миг, пожелав, чтобы столь ничтожный и недостойный человек вкусил твою слад­чайшую любовь; я страстно жаждал ее, но никогда не на­деялся заслужить, видя твое величие и знатность, взирая на твое совершенство и прелесть, созерцая свое ничтоже­ство и твои высокие достоинства, твое беспредельное оча­рование, твои прославленные и очевидные добродетели. О боже всесильный, как мне благодарить тебя за столь великое чудо! Давно запала мне в сердце мечта, но я гнал ее прочь, как несбыточную, пока сияющие лучи твоего ясного лика не осветили мрак очей моих; они зажгли мое сердце, разбудили язык, умножили мои достоинства, рас­сеяли робость, победили застенчивость, удвоили мои силы, отогнали сон и, наконец, даровали мне смелость, которая вознесла меня на высшую ступень блаженства, — и вот я внимаю твоему сладкому голосу. Когда бы раньше я не знал его и не ведал о твоей доброй славе, я не поверил бы, что в словах твоих нет обмана. Но знаю — ты благородна и чиста, и я оглядываю себя: да тот ли я Калисто, кото­рому дано такое счастье.

М е л и б е я. Сеньор Калисто, твои великие достоин­ства, несравненная любезность и знатность пленили меня, едва я тебя узнала, и с тех пор сердце мое ни на миг не разлучалось с тобой. Много дней пыталась я скрыть мою любовь, но тщетно, и когда Селестина упомянула твое сла­достное имя, я поведала ей мои желания и явилась сюда в такой час молить тебя: повелевай и располагай мною по своей воле. Нашему блаженству препятствуют ненавистная дверь, крепкие замки и мои слабые силы, иначе тебе не пришлось бы сетовать, а мне печалиться.

К а л и с т о. Как, сеньора моя? Ты хочешь, чтобы я разрешил дереву помешать нашему счастью? Вот уж не думал, что здесь возможна другая помеха, кроме твоего за­прета. О проклятые, несносные двери! Молю бога, да охва­тит вас такое же пламя, как то, что жжет меня, ибо и треть его могла бы испепелить вас в одно мгновение. Но, бога ради, сеньора, разреши позвать моих слуг, пусть вы­ломают дверь!

П а р м е н о. Слышишь, слышишь, Семпронио? Он хо­чет пойти за нами. Вот достанется нам на орехи! Зря мы пришли сюда! Боюсь, в недобрый час началась любовь Калисто! Мне больше здесь делать нечего.

С е м п р о н и о. Молчи, молчи и слушай: Мелибея не хочет, чтобы мы туда шли.

М е л и б е я. Ты желаешь, возлюбленный мой, погубить меня и опозорить мое доброе имя? Обуздай свою страсть! Не долго ждать тебе исполнения всех желаний. Ты стра­даешь только за себя, а я — за нас обоих, ты печалишься только о себе, а я — о нас с тобой. Утешься же, завтра в этот час ты проникнешь сюда через наш сад. Если ты разобьешь эти жестокие двери, в семье моей зародится страшное подозрение, хотя бы нас и не застигли па месте. А ты ведь знаешь — проступок тем больше, чем выше стоит виновный, весь город мгновенно узнает мою тайну.

С е м п р о н и о. На свое горе пришли мы сюда этой ночью. Нас застанет рассвет, — и чего хозяин так мешкает? Как ни помогай нам судьба, нас наверняка за­метят ее родные или соседи.

П а р м е н о. Вот уже битый час я тебя тащу отсюда. Ох, быть беде!

К а л и с т о. О моя сеньора и мое сокровище! Почему зовешь ты проступком то, что мне послали святые правед­ники? Когда я молился сегодня пред алтарем святой Маг­далины, ко мне явилась Селестина с посланием от тебя.

П а р м е н о. Эй, Калисто, ври да не завирайся! Кля­нусь, братец, он не христианин! Старая обманщица доби­лась своего гнусной ворожбой и бессовестным враньем, а он воображает, что вымолил и получил сей дар от свя­тых, и, веря в это, хочет сломать дверь! А ведь не успеет и разок ударить, как его тут же услышат и схватят слуги Плеберио, — они, верно, спят поблизости.

С е м п р о н и о. Не бойся, Пармено, уж мы-то не попа­демся. Как заслышим шум, сразу унесем ноги. Пусть себе делает что хочет, да потом сам же за свои грешки и рас­плачивается.

П а р м е н о. Хорошо сказано, это мне по сердцу. Да бу­дет так! Бежим от смерти — мы ведь молоды! Кто не хо­чет умирать или убивать — не трус, а добрый малый. Эти оруженосцы Плеберио просто головорезы, их хлебом не корми, а только дай пошуметь да поссориться. А что глу­пее, чем ждать драки с врагом, которому не торжество и победа дороги, а непрерывные стычки да распри? Ох, кабы ты меня сейчас видел, братец, то-то бы потешился. Глаза вкось, ноги врозь, левая впереди — вот-вот побежит, полы за кушаком, щит под мышкой, чтобы не мешал. Ей-богу, я, кажется, от страха помчусь, как лань.