Луиджи Пульчи - Лоренцо Медичи и поэты его круга. Избранные стихотворения и поэмы

Меж тем Счастливчик неизменным нюхом
Напал на след и мчался по нему.
Шуршанье крыльев уловил я ухом
И честь воздал борзому своему:
Хоть старый, что сказать, он молод духом,
И ясно сразу: знает, что к чему.
Не промах мой Счастливчик, я не скрою.
– Эй, Уливьер, взгляни-ка пред собою!

На склон оврага взор переведи:
Сказать тебе, что здесь предстанет взгляду?
Одна, гляди, там две и три, гляди,
А вот и тысяча пернатых кряду! —
Тут Джанфранческо, бывший впереди,
Спустился в яму и на всю бригаду
Нахваливал что мочи ястребка,
Но, поспешив, не снял он колпачка.

– Гляди, Гильельмо, вот одна взлетела,
Сними шлычок и руку подними;
Не стой, Гильельмо! Да, вот это дело! —
Пустил Гильельмо: «Ну же, черт возьми!»
За куропаткой прянул ястреб смело
И был готов орудовать когтьми,
Они схлестнулись…. только чрез мгновенье
Упали, растерявши оперенье.

– Спустите пса! – Гильельмо закричал, —
И побежал туда что было духу.
И так как шест был короток и мал,
Он, камень взяв, метнул его в Войнуху.
И спутников уже не ожидал,
А подбежал, но ястреба ни духу.
Его не видя, стал безмолвно он,
Чтоб колокольчика заслышать звон.

И, стоя так, идущих взглядом встретил:
– Добыча есть! Скорее на коней!
И ловко сам вскочил, от счастья светел,
Как тот, кто искушен в потехе сей.
На ястребе ранения заметил,
На голове его следы когтей,
А когти, клюв у ястреба в порядке,
Куда больней досталось куропатке.

Тут Джанфранческо с ястребом приспел,
На лучшем месте встал, где без помехи
Он куропатку старую узрел;
Приблизился, уверенный в успехе,
И сделал напуск, словно овладел
Премудростью охотничьей потехи.
Взметнулась куропатка и, ловка,
Оставила без перьев ястребка.

Таков был ястребок, неудивительно,
Он пустельгою показаться мог,
К тому же было всем весьма сомнительно,
Что дрозд однажды угодит в силок.
Надежды нет: умчалась дичь стремительно,
И всей игре был подведен итог,
А что не взял – так спешка в том повинна
И колпачок забытый, вот причина.

Ту куропатку, что взметнулась вдруг,
Увидел Фолье; он метнул привычно,
И ястреб взмыл и, огибая круг,
Наперерез помчался как обычно.
За ним и Фолье побежал чрез луг,
Ведь знал, что ястреб справится отлично.
На место, где помехи нет, порхнув,
Он кровью лапы обагрил и клюв.

При этом, нетерпением пылая,
Воскликнул оживленный Уливьер:
– Зови же их, зови их, Капеллайо!
Вот здесь одна, гляди-ка, канатьер.
Спусти Утеса, не нужна вся стая,
Утес ее найдет и средь пещер.
Гильельмо, праздно ты не стой в тенечке,
А действуй с Фолье, да без проволочки.

Так поступили. Канатьер меж тем
Утесу повелел в овраг спуститься:
– Вниз, вниз давай! Что, охромел совсем!
Беги туда! Не пес ты, видно – псица!
– Узнали, что там? – он сказал затем, —
На дне оврага притаилась птица.
А вот и Фолье! – Фолье запустил,
Но, как Гильельмо, слишком поспешил.

Вот ястребы, забыв о куропатке,
Друг друга поразят того гляди.
Гильельмо молвил: «Фолье, всё в порядке!»,
А сам смешок едва сдержал в груди.
Притих Гильельмо в ожиданье схватки,
И Фолье: «Уливьер бежит, поди!»
И видит Уливьер, как меж собою
Столкнулись ястребы, готовы к бою.

Был ястреб Фолье в этаком бою
За горло схвачен ястребом Гильельмо,
И Фолье молвил: «Я распознаю,
Какую подлость ты замыслил, шельма!
Тот пересилит птицу ведь мою.
Безумие! Натешились досель мы,
А игры были плохи, черт возьми;
Безумец, что связался я с детьми!

Мой Боже, ничего себе потеха:
Твой ястреб взял за горло моего!»
Меж тем не сдерживал Гильельмо смеха:
«Так это по-французски, ничего!» —
Ничто его веселью не помеха.
Но Фолье зрит, как ястребу его
Случилось ястреба Гильельмо клюнуть,
И одолеть противника – раз плюнуть.

На землю пал, исклеван и побит;
А супротивник тою же минутой
Воспрянул и имел довольный вид,
Как истый победитель в схватке лютой.
Увечья ястреба Гильельмо зрит,
И то не по душе ему как будто.
Напал на Фолье: «Ах ты, негодяй!»
И было замахнулся невзначай.

Чтоб не дошло до потасовки дело,
Отпрянул Фолье, придержав язык.
Гильельмо всё кричал осатанело:
«Глупец, глупец, коль веришь в этот миг,
Что я не отомщу тебе умело.
Таких обид сносить я не привык!
Со мной Микель ди Джорджо, Раннучино,
Еще других дождешься, дурачина».

Но Фолье, хоть от гнева в багреце,
По-прежнему молчал на оскорбленья,
Одно читалось на его лице:
Что ждет по справедливости решенья,
Однако всё утратил он в конце.
И тот: «Скажу для предостереженья:
Давай другое место подберем,
Хоть ты безумец, я плачу добром!»

В то время солнце минуло зенит,
И тени укорачиваться стали,
И сузились, приняв нелепый вид,
Как будто тонко их нарисовали.
Сильней цикада в зарослях звенит;
Как факелы, долины запылали;
Недвижен воздух, и деревьев сень
От зноя не спасала в жаркий день.

Мой Диониджи, красный от загара,
Весь, будто свежее яйцо, в поту,
Сказал другим: «Не вынесу я жара,
Как хочешь, Джанфранческо, я пойду,
А то недалеко и до удара.
Мне оставаться здесь невмоготу,
При этом пекле только сумасброды
Добычу ждут как у моря погоды».

Так заявив, вскочил он на коня,
Не дожидаясь Джанфранческо-друга,
И те за ним, коней своих гоня,
Помчались к дому; всем уж стало туго.
Последним Капеллайо шел, стеня
И высунув язык, как от недуга.
Был в эту пору зной невыносим,
Пылала нива – так казалось им.

Вернулись кто веселый, кто понурый,
А кто – набив добычею суму.
Там были беспокойные натуры,
Которым мало, судя по всему;
Гильельмо шел обиженный и хмурый,
Ведь ссора, знать, не по душе ему.
А Джанфранческо и не знал заботы —
Потешился от этакой охоты.

Пришли домой; тут, отвязав собак,
На псарню их отводит Капеллайо;
Из погреба с вином достали бак,
Несут стаканы, жаждою пылая.
Настало время россказней и врак —
Охота обсуждается былая;
Прокисшее вино – треббьяно мнят,
Всех яства предстоящие манят.