Алексей Щуров - Песни северного ветра

Ни щепки не летит с бортов, и уцелел бушприт,
И ядрами стальными Уорд по «Радуге» палит.
– Огонь! Огонь! – кричит Уорд. – Гремит пускай пальба!
Кто первый сдастся – гнить на дне трусливого судьба!

Испанца с турком я топил, голландец гордый пал,
Но англичан не трогал я – такой зарок я дал.
И если б с вашим королем я повстречался в море,
То храбрый Эссекс был бы жив, а я не знал бы горя.

Вы Англии всей королю скажите за меня:
На суше повелитель – он, король на море – я!
Напрасной с «Радуги» была без удержу пальба,
И, расстреляв весь арсенал, обратно поплыла.

– О, государь, вернулись мы, не сделав ничего:
Корабль Уорда крепок, и нам не взять его.
– О боже! Трое верных слуг пропали у меня! —
Король вcкричал. – Кого из них не отдадут моря?

– Лорд Клиффорд, Камберленда граф, был верным вам слугой,
Как понимаете, вторым был славный лорд Маунтджой,
Был храбрый Эссекс третьим, от битв он не бежал,
И он из-за Уорда в морях навек пропал.

У Анни покой был дорогой
Из камня и известняка.
Вилли приехал к милой своей,
Когда луна в небе взошла.

В покои Анни стучится он,
Зовет девицу, моля:
– Милая Анни, прошу, открой,
Впусти же к себе меня

– Нет, – милая Анни ему в ответ, —
Зачем мне впускать тебя?
– Отец дал клятву; хочешь узнать —
Придется впустить меня.

Отец мой клятву дал сгоряча
Что вместе нам не бывать
А мать другую клятву дала:
В невестках тебя не знать.

– Сказал бы ты, Вилли, это тогда
На первом свидании мне —
Ничто бы не пробудило в тот миг
Любви ответной к тебе.

Уйду монахиней я в монастырь, —
Молвила Анни в сердцах.
– Уйду монахом я в монастырь, —
Вильям ответил в слезах.

Милая Анни к отцу пошла,
К матушке – ни ногой:
Скажет отец, достойна ль она
В обители жить святой.

– Молю я тебя, дорогой отец,
Выполнить просьбу мою:
Хочу жить монахиней в монастыре
И там встретить смерть свою.

– Желанью твоему, дочь моя,
Преград не будет, о нет!
Живи монахиней в монастыре,
Умри там на склоне лет.

Едут и едут дочь и отец —
И вот монастырь предстал.
Привратницу увидали они —
Ее чепец златом сиял.

– Сестра привратница, мне ответ,
Скорее дайте, молю.
Хочу жить монахиней в монастыре
И здесь встретить смерть свою.

– Легко тебе ответ, дева, дам,
Получишь что хочешь ты.
Монахиней скромной здесь живи,
Здесь же ты и умри.

Прежде чем станешь монахиней ты,
Обет прими святой.
В уста мужчин не целовать
Под солнцем и луной.

Второй обет – это тяжкий труд,
Коль здесь ты будешь жить.
И худший – третий: в церковь тебе
Вовек уж не ходить.

– Прежде чем стану монахиней я,
Обет принимаю святой
В уста мужчин не целовать
Под солнцем и луной.

Второй – тяжкий труд – принимаю я:
Отныне здесь мне жить.
И третий – худший – приму: вовек
В церковь мне не ходить.

Милая Анни семь долгих лет
Монахиня в монастыре.
А милый Вильям чахнет с тоски,
Лежит на смертном одре.

Мой сын, утешит, может, тебя
Лорда иль герцога дочь?
Иль от смертельной болезни, сын,
Тебе уж не помочь?

– О мать, утешить не сможет меня
Лорда иль герцога дочь.
Лишь милая Анни из монастыря
Сумеет мне помочь.

В шелка милый Вильям был облачен,
В злато он был одет,
И точно сказать никто бы не смог —
Девица он или нет.

Едут и едут все мать и сын,
Пока монастырь не предстал.
Привратницу увидали они —
Ее чепец златом сиял.

– Сестра привратница, мне ответ,
Не дайте девице пропасть!
Хочу в обитель святую попасть,
Анни милую повидать.

– Легко тебе ответ, дева, дам,
Получишь что хочешь ты.
Войди под нашей обители свод
И милую Анни узри.

Дочь герцога или лорда она,
Но долго здесь живет.
Выходит Анни – и тут же лик
Любимого узнает.

Приблизился милый Вильям к ней
В уста хочет целовать,
Но тихо шепчет она ему:
– Обет я должна соблюдать.

Гил Брентон за морем в лесу
Сосватал девицу-красу,
Дают в приданое за ней
Сто сорок добрых кораблей.
Вот сорок – с пивом и вином,
Вторые – с хлебом и зерном,
С мускатным виноградом – третьи,
С мукой – еще по сорок в клетях,
По сорок – злато в дар везли,
Последние – в залог любви.
Вдовы сын, Вилли, стременной,
Вослед бежал за госпожой.
Хоть чуден свадебный убор,
Невесте слезы застят взор.
Наряд шитьем цветов цветет —
Ручьем невеста слезы льет.
– Откуда в туфельках вода?
Или от ветра шла слеза?
Иль грустно вам, что в этот раз
Напутствий матушка не даст?
А, может, не хотите плыть,
Гил Брентону невестой быть?
– Воды нет в туфельках моих,
И слез от ветра никаких,
Гил Брентону невестой рада
Я быть, да только вот досада:
Я плачу, вспомнив всякий раз,
Что мать напутствия не даст.
Красавчик-паж, в стране твоей
Обычаи, как и в моей?
– О нет, – он молвил. – Вам у нас
Придется туго всякий раз:
Девиц семь королевской крови
Король наш в жены брать изволил,
Но утром груди отрезал,
И прочь с бесчестьем изгонял.
Вы к нам прибудете, а мать
Прикажет стул златой подать
Девица вы иль нет – весь день
Сидеть на нем вам, словно пень.
Вы девственны – вам путь тогда
В постель к супругу, госпожа.
А коль уверенности мало,
Нанять служанку вам пристало.
Вот замок, наконец; и мать
Велит златой стул деве дать.
Девица или нет, она,
Весь день на нем сидеть должна.
Потом служанку, что ждала
В покоях, дева наняла:
– Пять сотен фунтов получи,
Но с королем ночь проведи.
Умолкнул колокольный звон,
Вечерней мессы спет псалом,
Гил Брентон с девой мир блюли,
Пока ко сну не отошли.
– О одеяла, вас молю,
Подушки, на которых сплю,
И простыни, поведать правду
Сейчас я снова повелю:
Чиста ли дева, что сегодня
Со мною встала к алтарю,
Чиста ли та, что мне дарила
Сегодня девственность свою?
– Пред алтарем с тобою встала
Та, что утратила свой дар,
В постели ты познал другую —
Благой невинности фиал!
Супругу вашу мучат боли:
Родит она в своих покоях!
В зал муж разгневанный сбежал
И мать свою скорей позвал:
– Несчастней мужа – я им стал! —
Еще крещеный мир не знал!
Любил ее покорной девой,
А в жены взял брюхатой стервой!
– Мой сын, побудь с гостями здесь,
Уж я ее умерю спесь!
Сама в покой тот расписной
Пойду расправлюсь с девкой той.
Сурова королева-мать:
Идет к невестке дверь ломать.
Сильна старуха-королева:
С петель в один миг дверь слетела!
– От лэрда или мужика,
Иль конюха ты понесла?
– Ни конюх, ни мужик, ни лэрд!
Ко мне не прикасался смерд.
Пред вами на коленях я.
Молю, послушайте меня.
Нас было семеро сестер,
Краса чья затмевала взор.
Семь лет одно занятье знали:
Рубашки принцам вышивали.
В субботу, в полдень – так случилось —
Работа наша завершилась.
Метали сестры жеребья,
Кому гулять в лесу полдня.
Увы мне! Горькую судьбу
Мне, самой младшей, в том роду
Пришлось познать. Был жребий мой
Идти гулять совсем одной.
Нарвать тимьяна, розмарина,
Побеги терна и лещины,
И алых роз на пол постлать,
Чтоб милость матушки снискать.
Я ни цветка не сорвала —
Передо мной предстал тогда
Прекрасный рыцарь; спору нет
Он чисто был в тот день одет,
Не знали пыли башмаки,
И дороги его чулки.
Клянусь, он не простолюдин,
И явно королевский сын.
Неважно дева иль жена —
Весь день держал в лесу меня.
Неважно дева иль жена —
Он ночью отпустил меня.
Златой мне локон подарил
И сохранить его просил.
Агатовые бусы дал —
От бед спасут, так он сказал.
Злат перстень – дар еще один
Хранить должна я до седин.
И перочинный нож отдал,
Беречь его как жизнь сказал.
– Где ж эти редкие дары,
Что в чаще получила ты?
– Готова я их показать.
Служанка, мой ларец подать!
Грыз королеву смутный страх,
Но вот дары – в ее руках.
– Побудь здесь, доченька, пока.
Пойду собью я спесь с сынка.
В зал королева-мать сошла
И сына тут же позвала.
– Где перстень злат, что до седин
Беречь мог только ты, мой сын?
Где перочинный нож? Тебя
Его беречь велела я!
И где же локон золотой,
Который носишь ты с собой?
Агатовые бусы где,
Которые спасут в беде?
– Я все их девушке отдал,
В лесу ее я повстречал.
Отдал бы весь отцовский лен —
Увидеть бы ее взамен.
Коль пташкой завладеть сумею,
Всех замков я не пожалею!
– Мой сын, оставь свои сомненья:
Та девушка в твоих владеньях.
И замки отдавать не стоит:
Та пташечка в твоих покоях.
Семья весь месяц прождала —
Жена сыночка родила,
На чьей груди писал писец:
«Гил Брентон – славный мой отец».