Эдуард Резник - Мифшутки Древней Греции. Сатирический пересказ античных преданий

Так из века в век и продолжает скатываться. Мат, говорят, над той горой стоит – отборнейший.

А вот Тантал, сын громовержца верховного, баловнем богов у греков считается.

Всё, говорят, имел правитель Сипил богатейший, ни в чём себе не отказывал. Сами олимпийцы в его чертоги кутить хаживали. Да и к себе, на Олимп, порой пропуск выписывали.

Даже в олимпийском комитете Тантал пару раз сиживал. Оттого и возомнил себя ровней богам, видимо.

Сперва амброзию с Олимпа начал таскать по-тихому. А потом, обнаглев, стал на пирушках её вкушать уже в открытую.

Но и тогда не переставал эгидодержавный любить баловня.

– Ух и люблю ж тебя, сынок! – признавался в порыве нежности. – А за что – и сам не ведаю. Но готов любое желание твоё выполнить.

– Так не имею я, папаша, желаний-то! – улыбался в ответ Зевсу баловень. – Всё у меня есть. Как бог, амброзию кушаю.

Хмурился от тех слов Зевс величественный, но ничего не отвечал любимому отпрыску.

А тут вдруг золотую собаку у громовержца свистнули. Оставил он её на Крите – стеречь святилище, а жадный царь Пандарей украл того пёсика и Танталу уступил за мешок золота.

Послал тогда Зевс к Танталу Гермеса – посланником. Не видал ли, мол, золотую собаку, случаем?

Но вытаращился на посланца Тантал в изумлении: «Собаку?! Золотую?! Клянусь Зевсом, не видывал!»

– Ты б не разбрасывался такими клятвами, – посоветовал ему Гермес по-дружески. – Мы ведь, боги, того… всезнающие.

– Да разрази Зевса гром, если лгу тебе! – закричал тут Тантал запальчиво.

И вернулся Гермес ни с чем к тучегонителю.

– Не видал, – говорит, – Тантал твоего пёсика. Тобой божится, милый батенька.

И опять смолчал отец отходчивый. Лишь о чём-то своём задумался.

А Тантал, почуяв полную безнаказанность, решил проучить богов всезнающих. Пригласил на пир олимпийцев, приходите, мол, отведайте блюда изысканные… А сам убил Пелопса, сына своего родненького, да с приправами зажарил того на вертеле. Дескать, вот вам, всезнайки-вершители, – родственничка своего нате-ка, выкусите!

Однако не стали боги кушать Пелопса жареного.

– Благодарствуем, – говорят, – сегодня четверг – день рыбный!

Лишь Деметра, пропажей дочери опечаленная, кусок с тарелки механически хапнула.

Закричали ей боги: «Плюй косточку!» Но уж проглотила Деметра плечико. И хоть сняли боги Пелопса с вертела – пришлось вставлять ему плечо искусственное.

Из слоновой кости Гефест протез инвалиду вырезал.

А Тантала позвал к себе Аид неприветливый.

– Идём, – говорит, – у меня муки для тебя простаивают…

И приговорили боги того баловня вечный голод и жажду испытывать.

Поставили его по горло в озеро. Над головой спелые фрукты развесили. Но лишь потянет к ним руки жаждущий, лишь испить склонит Тантал голову, как утекает вода, исчезают плоды и скала нависает над мучеником.

В этот раз, говорят, Аид расстарался особенно.

Невезуч был сын Тантала, Пелопс. Не в отца пошёл, не в баловня.

Сперва его отец зажарил на вертеле. Затем безутешная Деметра плечико слопала. А как пришло время богатейшей Сипилой царствовать, так явился вдруг царь троянский и отнял власть у Пелопса силою.

Пришлось на юга податься горемычному.

И вот причалил он к ближайшему полуострову. Назвал его в честь себя – Пелопоннесом – из скромности. И решил на нём начать жизнь новую.

А на полуострове том Писа стояла древняя.

Величественна, богата была та Писа белокаменная. И правилею царь Эномай с дочкой – Гипподамией.

И такой сногсшибательной красавицей была та доченька, что вся Писа её желала незамедлительно. Весь Пелопоннес, и вся Писа включительно.

Возжелал и Пелопс роскошную девицу.

Но не торопился царь Эномай со свадьбою. Предсказал ему как-то оракул заезжий, что от руки зятя царь окочурится, вот и не желал Эномай свадьбы дочери.

А Писа, наоборот, страстно желала ту Гипподамию. И даже в очередь на неё записывалась.

Ну, и инвалид записался в ту очередь.

И объявил тогда Эномай женихам многочисленным: «Кто обскачет меня на колеснице в состязании, того зятем и сделаю! А проигравшего головы лишу за ненадобностью!»

И начались гонки смертельные.

Многими головами Эномай дворцовые ворота декорировал.

Но вот подошла очередь Пелопса невезучего, и залюбовался Эномай его черепом.

– Как, говоришь, звать тебя?.. Пелопс?.. Ну и прелестненько… Поутру и поскачем с божьей помощью… Да ты не бойся, фору получишь щедрую. А уж как нагоню – так, пожалуй, шкатулкой сделаю.

Но не из робкого десятка оказался Пелопс с протезным плечиком. Не испугался он речей устрашающих. И помолившись богам как следует, к возничему Эномая, Митрилу, направился.

– Митрил, а Митрил, – подходя, улыбается, – не вставляй-ка ты шпингалет в ось колесничную. А я тебе за это полцарства выпишу.

И сторговались Пелопс и Митрил предприимчивые.

А поутру вскочил герой в колесницу быструю и помчал проворней ветра северного.

Царь же за ним как в погоню кинулся, так и разбился к чёртовой матери.

В результате на оркестре неплохо сэкономили. В том смысле, что свадьбу вместе с похоронами справили.

А как явился возница к Пелопсу за обещанным, царь Митрила в пропасть столкнул аккуратненько.

«Смотри, – говорит, – какой отсюда вид открывается!..»

И в спинку его – двумя ручками.

Но оказался тот Митрил сыном Гермеса-посланника и проклял в падении Пелопса коварного. До десятого колена включительно.

До сих пор, говорят, его потомки ножами режутся.

А Пелопс великим царём Писы в истории значится.

Немного развлечений знали греки античные. А уж гречанки – в разы меньше ихнего. Цветы собирать да хороводы водить – вот и вся их отрада нехитрая.

За тем занятием и застал Зевс Европу юную. Застал да в златорогого быка перекинулся. (Любил громовержец время от времени хвостом помахать перед дамами.)

Вот и опустился бычком к ногам красавицы.

И давай к той Европе ластиться. То венок сожрёт, то рукав лизнёт, то бочок забодает пухленький.

Рассмеялась тут дева задорная, оседлала бычка играючи. А тот вдруг вскочил на копыта резвенько и с утёса отвесного бросился.

Да так, не останавливаясь, и доплыл до Крита саженками.

А как вышел на сушу твёрдую – в жёны взял Европу сомлевшую.

И родила она ему трёх деточек – Радаманта, Сарпедона и Миноса лютого.

Когда же подался Зевс на другие пастбища, Европа за критского царя, Астерия, замуж выскочила. И стали с той поры бычьи отпрыски считаться сыновьями царскими.

А Агенор, отец Европы, обездоленный, послал сынов пропавшую дочку разыскивать.