Саида Абанеева - Богов любимцы. Том 2

Старик обхватил руками полуразрушенную колонну и медленно сполз по ней на землю. Казалось, он силился сказать еще что-то, но вместо слов из его губ вырвался предсмертный хрип.

Решив отдать мертвому последний долг, Артакс взял его на руки и понес по дороге к Некрополю.

Позади него послышался слитный топот ног, и вскоре с Артаксом поравнялся небольшой отряд пеших воинов.

По знаку своего предводителя греки остановились, и их командир спросил:

– Что случилось? Убийство? Несчастный случай?

– Этот человек умер, оплакивая былую славу Греции, – ответил Артакс.

– Ты слишком поспешил умереть, старик. Еще жива древняя доблесть эллинов.

Когда тело старика было предано земле, предводитель греческого отряда сказал:

– Братья! Поклянемся над этой могилой, что не пощадим своей жизни во славу отечества!

– Клянемся! – торжественно и грозно ответили воины и отсалютовали свежему надгробию мечами.

– Вас – несколько сотен, а османов – многие тысячи, – желая испытать юношу, произнес Артакс.

– Трус надеется на численность соратников, храбрец – на собственную доблесть, – гордо ответил потомок древних эллинов.

– Я посоветовал бы вам собрать хотя бы тысячу, прежде чем вступать в борьбу с захватчиками.

– Чтоб победить, – мало и тысячи. Чтоб умереть, – довольно и трехсот.

– Что вы скажете насчет трехсот первого?

– Ты грек?

– Нет.

– Тогда ради чего тебе идти навстречу смерти вместе с нами?

– Вы идете навстречу не смерти, но бессмертию, – ответил Артакс и занял место в походном строю.

Танаис стояла у мольберта и придирчивым взглядом оценивала свою работу.

– Почему ты молчишь? – спросила принцесса, со скучающим видом складывая и раскрывая веер.

– Шуту не следует высказываться прежде королевы. Вдруг окажется, что она хотела признаться ему в любви.

– Это уже не смешно. А впрочем, продолжай. Вдруг тебе все же удастся меня рассмешить.

– Мне бы хотелось вызвать скорее ваш гнев, чем ваш смех.

– Почему?

– Гнев гораздо ближе к любви, чем смех.

– Ты не теряешь надежды.

– Надежда умирает последней.

– Надежда умирает предпоследней. Последним умирает тот, кто осмеливался ее питать.

– Это не тот случай, когда плохо быть последним.

– А мне казалось, что ты не любишь быть последним ни в чем.

– Ну почему же? Есть одно занятие, в котором быть последним не менее лестно, чем быть первым.

– Какое же?

– Любовь.

– Любовь – это чувство.

– Любовь – это действие.

– Точка зрения, достойная шута.

– Как и сама любовь – занятие, достойное шутов.

– Твоя дерзость уже выходит за рамки приличия.

– То, что не выходит за рамки приличия, не является дерзостью.

– Чего ты добиваешься: любви или ненависти? Впрочем, это не имеет значения. Королева никогда не унизится до того, чтобы любить или ненавидеть шута.

– Перед любовью, как перед Богом, все люди равны. Она не смотрит на сан.

– На что же она смотрит? – усмехнулась принцесса.

– Этого не знает никто.

– Даже ты?

– Даже я.

– А я-то думала, что ты можешь ответить на любой вопрос.

– Я могу ответить на любой вопрос. Но это совсем не означает, что мой ответ будет правильным.

– Меня не интересуют правильные ответы. Меня интересуют ответы остроумные.

– Я не претендую на остроумие.

– Шуту я прощу скорее дерзкий ответ, чем ответ неостроумный.

– Все дерзкие ответы – остроумны.

– Нет, ты все-таки сумасшедший…

– Это не так уж плохо. Ведь, чтобы сойти с ума, надо, как минимум, его иметь.

– В уме тебе, пожалуй, не откажешь. К тому же ты, насколько я могу судить, довольно талантлив. И так красив, что, если бы родился принцем, в тебя могла бы влюбиться любая принцесса.

– Например, ваше высочество?

– Да. Но ведь ты не принц…

– Какая заслуга для человека в том, что он родился принцем? И какая вина – в том, что он родился шутом?

– Шутами не рождаются, а становятся.

– Это блестяще доказали многие коронованные особы. Некоторые их фразы заставляют шутов умирать от зависти.

– Я знаю одного шута, который от зависти не умер, а начал клеветать.

– Шуты никогда не завидуют королям. Любой шут может стать при случае королем. Но далеко не всякий король способен стать шутом. Ума не хватит.

– Так это ты от избытка ума в меня влюбился?

– Еще никто не влюблялся от избытка ума.

– Так ты не влюблен в меня?

– Нисколько.

– Неостроумные ответы редко бывают правдивыми.

– Напротив, правда всегда неостроумна.

– Я недостаточно хороша для тебя?

– Разве королева может быть недостаточно хороша для шута?

– Тогда почему?

– Не все ли равно королеве, почему ее не любит шут?

– Если шут не любит королеву, это еще более оскорбительно для нее, чем его любовь!

– Любовью не оскорбляют. Оскорбляют равнодушием.

– Вот именно! Как смеешь ты оскорблять меня своим равнодушием?

– Шут не сможет оскорбить королеву, даже плюнув на нее. Ведь никто не способен доплюнуть до солнца.

– Ты любишь другую?

– Позвольте вам не отвечать.

– Это за нее ты принял меня в день нашей первой встречи? Мы с ней действительно так похожи?

– Ваше высочество, сеанс окончен. Позвольте мне уйти.

– Убирайся! Жду тебя завтра в это же время…

Караван остановился для ночлега в небольшом селении, расположенном в ложбине между скал, и двое друзей отправились немного прогуляться перед сном.

Все жители поселка в праздничных одеждах собрались на центральной площади, но их лица сохраняли угрюмое и мрачное выражение, даже когда они любовались юными красавицами, кружившимися в танце вокруг разложенного посреди площади костра.

– Похоже, мы опять попали на похороны, – заметил Ставер вполголоса, но Марко лишь пожал плечами в ответ.

Девушки, окончив танец, выстроились в ряд, а зрители, проходя по одному мимо, клали к ногам своей избранницы белый камешек.

– Что они делают? – полюбопытствовал Ставер.

– Выбирают первую красавицу, – нехотя ответил Марко.

Девушек, к чьим ногам никто не положил ни одного камешка, тотчас окружали родные и близкие и с радостными лицами, осыпая ласками и поцелуями, уводили прочь.

К оставшимся десяти подошли трое старцев почтенного вида и принялись подсчитывать количество камешков у ног девушек, каждый раз громко оглашая результат.

Наконец, они подошли к девушке, у ног которой лежала самая большая кучка камней, и, пересчитав их, провозгласили:

– Двадцать! Первая красавица Таргиджала избрана!

Девушка побледнела, как покойница, и по ее щекам потекли слезы.

– Похоже, в этом селении не слишком-то почетно быть самой красивой? – сказал Ставер, наблюдая за стариками-родителями, которые с двух сторон обняли девушку за плечи и заплакали вместе с ней.