Саида Абанеева - Богов любимцы. Том 2

– Например, роль шута?

– Или королевы.

– И какая из этих ролей, по твоему мнению, труднее?

– Самое трудное – в любой роли оставаться самим собой.

– И тебе это удается?

– Не всегда.

– Мне надоело говорить о грустном. Попытайся меня рассмешить.

– Разве должность придворного шута свободна?

– При моем дворе нет недостатка в шутах. Но их шутки уже не веселят меня. Глупость иногда бывает смешной. Но гораздо чаще она раздражает.

– Ум раздражает еще сильнее, и редко бывает смешным.

– Ум бывает острым или глубоким. С людьми, обладающими глубоким умом, мне скучно, потому что сама я совсем не умна и мне неинтересны ученые разговоры. Но мне нравится общаться с людьми, наделенными острым умом. Они, быть может, несколько поверхностны и малосведущи в философских тонкостях. Зато с ними никогда не бывает скучно.

– Судя по всему, меня ваше высочество относит к числу последних. Признаться, это меня слегка задевает, хотя я и не претендую на глубокомыслие.

– Неужто мне удалось пробить стальной панцирь твоей самоуверенности? Если так, я рада.

– Значит, шуту хотя бы отчасти удалось справиться со своей задачей.

– Но ты еще не рассмешил меня, шут.

– Лучше радость без смеха, чем смех – без радости.

– Точка зрения королевы совсем не обязательно совпадает с точкой зрения шута.

– Только потому, что у шутов зрение часто острее. Как и ум.

– Топор моего палача еще острее. И если ты будешь продолжать в том же духе, можешь не сомневаться, что очень скоро ты сможешь убедиться в этом лично.

– Последний довод королев. Я умолкаю.

– Это мудро… Итак, мне понравился твой портрет, хотя и не совсем. Я исполню свое обещание и награжу тебя по-королевски. Выскажи любое желание, и оно немедленно будет исполнено.

– У любого шута есть только одно желание: стать когда-нибудь королем. Или, на худой конец, любовником королевы.

– Чтобы стать любовником королевы, нужно быть, на худой конец, королем.

– Или наоборот.

– Так ты совсем меня не любишь?

– Совсем.

– Но ты, по крайней мере, влюблен?

– Отнюдь.

– И все же хочешь стать моим любовником?

– Если ваше высочество будет очень настаивать…

– Наглец.

– Напротив. Я сделаю это только из почтения к вашему высокому сану.

– Скажи, почему я до сих пор не приказала отрубить тебе голову?

– Потому что вы меня любите.

– Ложь! Как можно влюбиться в женщину?!

– И давно вы об этом догадались?

– С первой минуты… Но меня забавляла эта игра, и я не подавала вида, что разгадала тебя…

– Возможно, вначале это была игра. Но вся штука в том, что любая игра имеет тенденцию перерастать в трагедию…

– Глупости… Идем на балкон. Возьми вино и вазу с фруктами.

Они вышли на балкон и, наполнив вином два кубка, один из них Танаис протянула принцессе.

– Какая ночь! – негромко воскликнула Розалинда, глядя в шумевший под порывами теплого ветра ночной сад. – Я хочу выпить ее по капле, как это вино…

Она омочила губы в вине и повернулась лицом к Танаис.

– Поцелуй меня…

Танаис молча покачала головой.

– Почему?

– Потому что утром наваждение рассеется…

– Утро не наступит никогда…

Перед рассветом Розалинда уклонилась от поцелуя Танаис и тихо прошептала:

– Человек о многом забывает… Но такие ночи он помнит всю жизнь…

– На всю жизнь воспоминаний не хватит…

– Мне хватит. Я бережливая… Прости, но если я сейчас не усну, я умру…

Розалинда положила голову на плечо Танаис, закрыла глаза и мгновенно погрузилась в глубокий сладкий сон.

Танаис долго смотрела на спящую принцессу и вдруг заметила, что она не дышит. Она наклонилась к полуоткрытым устам и коснулась их поцелуем, и поразилась холоду и бестрепетности прекрасных уст.

– Что я натворила… – с ужасом прошептала Танаис, запустив длинные пальцы в пышные волосы и раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник. – Это был мой грех, почему же расплатилась за него она? О, будь ты проклята, злосчастная и губительная страсть! Разве ты стоишь такой жертвы?! Разве есть хоть что-нибудь под небом и на небе, за что стоило бы платить такую цену?! Многих убила моя ненависть, но впервые убила моя любовь! Кровожадное чудовище, зверь, ненасытный и вечно алкающий, каких еще жертв желаешь ты?!

Так восклицала она, содрогаясь от плача и осыпая мертвое тело принцессы безумными ласками и бессчетными поцелуями, словно они могли воскресить ее.

Но безответно и холодно, как мрамор, было дивное тело, и только в уголках прекрасных губ затаилась улыбка блаженства, словно говоря без слов, что да, есть под небом то, за что стоит платить такую цену…

Завернув мертвую красавицу в ковер, Танаис наскоро оделась и, незаметно покинув дворец, зашагала по направлению к Гефсиманской роще.

Вар возился с Миром на барсовых шкурах, когда в шатер вошел Девлет и с низком поклоном спросил:

– Не угодно ли повелителю взглянуть на последнюю добычу?

– Есть что-нибудь интересное?

– Прости, повелитель, но мне, с моим простым и грубым вкусом, трудно судить о том, что может представлять интерес для тебя.

– Не скромничай.

– Одна из пленниц прекрасна, как солнце, луна и звезды, и все, что ни есть в мире наилучшего и наипрекраснейшего.

– Почему же ты не взял ее себе?

– Я недостоин лечь в грязь у ее ног…

– Разве ты не мужчина?

– В мире есть только один мужчина, достойный обладать такой красавицей…

– Твоя верность не останется без награды. Скажи, чего ты хочешь?

– Я не смею говорить…

– Я приказываю.

– Когда повелитель натешится своей новой игрушкой, смеет ли Девлет надеяться, что ему будет дозволено взять ее в жены?

– Но я совсем не хочу, чтобы все рогоносцы отсюда до Последнего моря потешались над моим лучшим и преданнейшим слугой!

– Пусть. Мне все равно.

Вар задумчиво смотрел на Девлета несколько мгновений, потом повернулся к Миру и сказал:

– Поиграй на воздухе, малыш…

Когда Мир выбежал из шатра, Вар, не глядя на Девлета, произнес:

– Приведи ее. А завтра утром она станет твоей женой.

Девушка, спустя несколько минут представшая перед Варом, и впрямь была необыкновенно хороша собой.

– Как тебя зовут? – спросил Вар, с нескромным видом разглядывая ее.

– Гюлиджан, – еле слышно ответила она и опустила длинные ресницы под раздевающим взглядом Вара.

– Я внушаю тебе страх? – спросил с усмешкою он.

– Скорее отвращение.

– Я так уродлив?

– Ты знаешь сам, что красив. Но отвращение внушают мне твои поступки, а не твоя внешность.

– И что же совершил я такого, что способно внушить отвращение?

– На твоей совести тысячи убийств, а ты спрашиваешь, что ты совершил?!

– Назови хотя бы одного человека, которого я убил своей рукой.