Аввакум Петров - Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

Смотрите, люди, каково опасно бесовское действо христианам! А когда бы съел я ту просвиру, так бы меня, чай, и задавили бесы. От малого их никонианского освящения такая беда, а от большого – агнца причастившись – что получишь? Только вечную муку.

Лучше умереть не причастившись, чем, причастившись, осуждённым быть!

О причастии святых Христовых непорочных Таин. Всякому в нынешнее время подобает осмотрительно жить и не без рассмотрения причащаться Тайн. Если из-за гонения не получишь православного священника, то имей у себя от священнослужения православных запасные Дары, и, обретши духовного брата, хоть бы и не священника, исповедайся ему, пред Богом каясь. И по утреннем правиле на коробочку постели платочек, перед образом зажги свечку, и на ложечку на коробке устрой водицы и в неё положи часть Тайны; и, покадив кадилом, приступи со слезами, глаголя: «Се приступаю к Божественному причащению, Владыка, да не опалиши мя приобщением, но очисти мя от всякия скверны, огонь бо, – рекл еси, – недостойных опаляяй. Се предлежит Христос на пищу всем, мне же прилеплятися Богу благо есть и полагать на Господа упование спасения моего. Аминь» 247. И после этого причастись с сокрушенным сердцем и опять воспой благодарение Богу; и поклонцы по силе, испрошение прощения перед братом. Если ты один, то перед образом, пав на землю, говори: «Пр ости меня, Владыка Христе Боже, елико согрешил» 248, всё до конца говори. И потом образ целуй и крест на себе. И прежде причастия тоже надобно образ целовать. Ну, прости же и меня, а тебя Бог простит и благословит. Вот хорош и умереть готов. Так, видал я, в правилах указано, твори так, не опасайся.

Еще, старец, тебе, расскажу историю, как я был в Даурии с Пашковым Афанасием на озере Иргене. Голодны гораздо, а рыбы никто добыть не может, а иного ничего и нет, от голода кончаемся. Помолил я Бога, взял две сети и в протоке закинул. Наутро пришёл, – ан мне Бог дал шесть язей да две щуки. Все люди дивятся, потому никто ничего добыть не может. На другие сутки рыб с десять мне Бог дал. Тут проведавший о том Пашков и исполнившийся зависти согнал меня с того места и свои ловушки на том месте велел поставить, а мне в насмешку и на поругание указал место на броду, где коровы и козы бродят. Человеку воды по лодыжку, – какая рыба, и лягушек нет! Тут мне зело было горько. А потом, подумав, я сказал: «Владыка Человеколюбец, не вода даёт рыбу, а всё ты, Спасе наш, промыслом своим устраиваешь на пользу нашу. Дай мне рыбки-той на безводном-том месте, посрами дурака того, прославь имя твоё святое, да не рекутневерные: “Где есть Бог их!”» 249. И помолясь, взяв сети, с детьми, в воде бродя, положили сети. Дети мне, бедные, кручинясь, говорят: «Батюшка, к чему гноить сети-те? Разве не видишь, и воды нету, какой быть рыбе?» Я же, не слушая их совета, на Христа уповая, сделал так, как захотелось.

И наутро посылаю детей к сетям. Они же мне отвечали: «Батюшка-государь, почто идти, какая в сетях рыба! Благослови нас, мы по дрова лучше сбродим». Мною же дух движет, – чаю в сетях рыбу. Осердясь на большого сына Ивана, послал его одного по дрова, а с меньшам потащился к сетям сам, гораздо о том Христу докучаю. Когда пришли, – ан и чудно, и радостно обрели: полны сети напихал Бог рыбы, свившись клубком, лежат с рыбою в серёдке. И сын мой Прокопий закричал: «Батюшка-государь, рыба, рыба!» А я ему отвечал: «Постой, чадо, не так подобает, но прежде поклонимся Господу Богу и тогда пойдём в воду».

И помолясь, вытащили на берег рыбу, хвалу воссылая Христу Богу. И устроив снова на том же месте сети, рыбу домой насилу оттащили. Наутро пришли – опять столько же рыбы, на третий день – снова столько же рыбы. И слёзно, и чудно то было время.

А на прежнем нашем месте ничего – Пашкову Бог не даёт рыбы. Он же, исполнясь зависти, снова послал (людей своих) ночью и велел сети мои в клочки изорвать. Что-петь с дураком поделаешь! Мы, собрав рваные сети, починив их тайно, на другом месте добывали рыбку и кормились, от него таясь. И сделали ез 250, Бог же и там стал рыбы давать. А дьявол (Пашкова) научил, и он велел ез тайно разломать. Мы, терпя Христа ради, опять его починили; и много раз это было. Богу нашему слава, ныне, и присно, и во веки веком. Терпение убогих не погибнет до конца 251.

Слушай-ка, старец, ещё. Ходил я на Шакшу-озеро 252к детям по рыбу – от двора верст с пятнадцать, там они с людьми (рыбу) промышляли – в то время, как лёд треснул и меня напоил Бог; и нагрузив у детей нарту большую рыбы, домой её потащил, маленьким детям, после Рождества Христова. И будучи посреди пути, изнемог, тащивши рыбу по земле, понеже снегу там не бывает, только морозы великие. Ни огня, ничего нет, ночь настигла. Выбился я из сил, вспотел, и ноги не служат. Вёрст с восемь до двора; рыбу бросить и так побрести – лисицы съедят, а домашние голодны; всё стало горе; а тащить не могу. Потащу сколько-то, ноги задрожат, да и упаду в лямке среди пути ниц лицом, что пьяный; потом, озябнув, встану и ещё пройду столько же, и снова упаду.

Бился я так долго, с половину ночи. Скинул с себя мокрое платье, вздел на мокрую рубаху сухую тонкую тафтяную беличью шубу и влез на вершину дерева, уснул. Свалившись, пробудился, – ан всё замёрзло, и базлуки на ногах замёрзли, шубёнка тонка, и весь я озяб. Увы, Аввакум, бедная сиротина, как искра огня угасает и как неплодное дерево подсекается, сама смерть пришла. Взираю на небо и на сияющие звёзды, думаю о (пребывающем) там Владыке, а сам и перекреститься не могу: совсем замёрз. Думаю, лёжа: «Христе, свете истинный, если ты меня от безвременного сего и нежданного часа не избавишь, нечего мне больше делать, как червь пропадаю!» И вот, согрелось сердце моё во мне, ринулся я с места снова к нарте и на шею, не помню как, натянул лямку, опять потащил. Ан нет силки. Ещё версты с четыре до двора, – бросил я, хоть и жаль, всё, побрёл один. Тащился с версту да и повалился, совсем не могу; полежав, ещё хочу побрести, ан ноги обмёрзли, не могу их подымать; ножа нет, базлуков отрезать от ног нечем. На коленях и на руках полз с версту. Колени озябли, не могу владеть, опять лёг. Уже двор и не так далеко, да не могу попасть; на гузне помаленьку ползу. Кое-как и дополз до своей конуры. У дверей лежу, промолвить (слова) не могу и отворить дверей тоже не могу.

К утру уже (когда) встали, уразумев, протопопица втащила меня, будто мёртвого, в избу; жажда мне велика – напоила меня водою, раздевши. Два ей горя, бедной, в избе стало: я да немощная корова, – только у нас и животин было, – упала на воде под лёд, переломав кости, умирает, в избе лёжа. В двадцать пять рублей нам стала та корова, ребяткам молочка давала. Царевна Ирина Михайловна ризы мне из Москвы и всю утварь для службы в Тобольск прислала 253, и Пашков, на церковный обиход взяв, мне в счёт этого коровку ту было дал; кормила нас с ребятами год-другой. Бывало, и с сосною, и с травою молочка того хлебнёшь, так легче на брюхе.