Евгений Шмурло - Исторiя Россiи 862—1917 [старая орфография]

Притомъ Павелъ завёлъ ежедневные разводы (вахтъ-парады) съ ученьемъ — отъ нихъ приходилось особенно тяжело: малѣйшая неисправность вызывала гнѣвъ и строгое наказаніе, несоразмѣрное съ проступкомъ. Отъ маршировки и ученья новымъ пріёмамъ не освобождёнъ былъ никто, не исключая и самыхъ высшихъ чиновъ въ арміи.

«Увлекаясь этими военными упражненіями, императоръ забывалъ своё достоинство самодержца и лично училъ войска, превращаясь въ самаго зауряднаго экзерцирмейстера. Особенно важное значеніе въ глазахъ императора имѣлъ вахтъ-парадъ, который превратился въ какой-то торжественный обрядъ и былъ настоящимъ театромъ, на которомъ русскій государь разыгрывалъ роль мелкаго и деспотическаго педанта. По разсказамъ современниковъ, при тогдашнихъ военныхъ пріёмахъ странный церемоніальный шагъ, дѣйствія флигельмановъ, выскакивавшихъ изъ рядовъ, чтобы телеграфировать ружьями самые вычурные знаки, балансированіе офицеровъ съ эспантонами, — всё это казалось офицерамъ неумѣстнымъ, устарѣвшимъ и смѣшнымъ; но всё это требовалось Павломъ, какъ необходимое и священное условіе военнаго ремесла. Особенное значеніе въ глазахъ его имѣло дѣйствіе эспантономъ, и важная минута была для офицеровъ та, въ которую, проходя мимо императора, они салютовали ему эспантономъ, припрыгивая и покачиваясь на тихомъ шагу. Иные за ловкость тутъ же награждались или начинали блестящую карьеру; другіе своею неловкостью и упущеніемъ раздражали императора, навлекали на себя съ его стороны и грубыя слова, и самыя несоотвѣтственныя наказанія. Случалось, что Павелъ въ раздраженіи бросался на офицеровъ, вырывалъ у нихъ эспантоны, ругался, схватывалъ виновныхъ за воротникъ, за лацкана. Подобныя сцены доходили иногда до комизма: вырвавъ эспантонъ у офицера, Павелъ самъ проходилъ вмѣсто него, какъ бы испытывая хладнокровіе присутствовавшихъ, которые должны были сохранять серьёзный видъ, глядя на эту небольшую фигуру, дѣйствовавшую съ какимъ-то убѣжденіемъ и со всею силою ничѣмъ неукротимой воли» (Шумигорскій).

3. Этикетъ. Гнѣвъ. Выходки Павла. При Дворѣ заведёнъ былъ строгій этикетъ: передъ императоромъ всѣ преклоняли колѣно, цѣловали ему руку; въ его присутствіи всѣ стояли, не смѣя разговаривать. На улицѣ всѣ ѣхавшіе въ экипажахъ при встрѣчѣ съ государемъ должны были выходить, несмотря на погоду, хотя бы въ грязь, и кланяться. Павелъ хотѣлъ регламентировать даже частную жизнь: запретилъ носить круглыя шляпы, фраки и жилеты, короткіе сапоги съ отворотами, башмаки съ лентами, не обвёртывать шею въ нѣсколько оборотовъ платкомъ.

Одною изъ главныхъ заботъ Павла было воцарить законность; онъ жестоко каралъ малѣйшее отступленіе отъ нея; между тѣмъ самъ онъ своимъ поведеніемъ замѣнялъ законъ произволомъ: всё зависѣло отъ настроенія, хорошаго или дурного, а послѣднее находило на него чаще всего: достаточно было ничтожнаго отступленія отъ установленной формы, неловкаго движенія, неумышленнаго слова, чтобы вызвать гнѣвъ государя. «Не проходило дня, въ который фельдъегеря не провозили бы кого-нибудь въ ссылку въ Сибирь, въ заточеніе въ крѣпость, въ каторжную, въ крѣпостную работу» («Записки» А. М. Тургенева). Никто не былъ увѣренъ въ завтрашнемъ днѣ. Часто, за ничтожные недосмотры и ошибки въ командѣ, офицеровъ прямо съ парада отсылали въ другіе полки на большія разстоянія, и это случалось до того часто, что, идя на караулъ, офицеры обыкновенно старались запастись деньгами, чтобъ не остаться безъ копѣйки на случай внезапной высылки. «Такое обращеніе держало офицеровъ въ постоянномъ страхѣ и безпокойствѣ, и многіе, вслѣдствіе этого, оставляли службу и удалялись въ свои помѣстья, а другіе переходили въ гражданскую» («Записки» Саблукова). При Екатеринѣ дворянство, на привилегированномъ положеніи, было освобождено отъ тѣлеснаго наказанія — теперь не рѣдки бывали случаи, когда дворянина засѣкали кнутомъ до смерти, рвали ему ноздри, отрѣзывали языкъ и уши. Если во времена Петра В. подобнаго рода наказанія считались явленіемъ нормальнымъ, то теперь, для поколѣнія, воспитаннаго на гуманныхъ идеяхъ екатерининскаго вѣка, они пріобрѣтали особую жестокость и получили характеръ настоящаго злоупотребленія властью.

Царская милость потеряла свою цѣнность, такъ какъ сегодня человѣка осыпали наградами, а черезъ короткое время его отрѣшали отъ должности, съ позоромъ ссылали въ деревню. Аракчеевъ дважды испыталъ на себѣ гнѣвъ и благоволеніе Павла. Престарѣлый Суворовъ, побѣдитель турокъ и поляковъ, гордость и слава русской арміи, былъ въ грубой формѣ уволенъ въ отставку и обречёнъ на бездѣйствіе въ своёмъ селѣ Кончанскомъ. Не было мѣры и въ наградахъ: Кутайсовъ, плѣнный турокъ, изъ простыхъ камердинеровъ пожалованъ былъ въ графы, орденомъ Андрея Первозваннаго съ брильянтами и получилъ придворный чинъ егермейстера.

Гнѣвъ иногда доводилъ имп. Павла до умопомраченія. Онъ объявилъ строжайшій выговоръ умершему генералу (Врангелю); запретилъ ввозъ въ Россію «всякаго рода книгъ, на какомъ бы языкѣ оныя ни были, безъ изъятія, равномѣрно и музыку»; своё представленіе о самодержавной власти простёръ до того, что призналъ себя, и вообще русскихъ государей, «главою церкви»; разгнѣванный извѣстіемъ (ложнымъ), будто адмиралъ Чичаговъ хочетъ перейти на службу къ англичанамъ, Павелъ, не провѣривъ, какъ дѣло обстояло въ дѣйствительности, приказываетъ въ своёмъ присутствіи снять съ Чичагова мундиръ, вывести въ одномъ бѣльѣ черезъ залы, полныя народа, и увезти подъ арестъ въ Петропавловскую крѣпость — а между тѣмъ часъ передъ тѣмъ онъ оказывалъ ему на вахтъ-парадѣ самое милостивое вниманіе!

4. Отзывы современниковъ. «Петербургскіе жители были въ совершенномъ ужасѣ; всё трепетало, и никто не зналъ, какъ окончится день. Имп. Павелъ наводилъ на всѣхъ паническій страхъ; всё подчинено было строгимъ произвольнымъ формамъ и стѣсненію» («Записки» Мирковича).

Вотъ что писалъ цесаревичъ Александръ, будущій императоръ, Лагарпу (1797, 27 сентября): «Вступивъ на престолъ, мой отецъ хотѣлъ всё передѣлать. Его первые шаги были блестящи, но послѣдующіе не соотвѣтствовали имъ. Всё было сразу перевёрнуто вверхъ дномъ, такъ что безпорядокъ, и безъ того очень сильный, увеличился ещё болѣе. У военныхъ почти всё время уходитъ на одни парады. Въ остальномъ всякое отсутствіе какого-либо плана. Сегодня приказываютъ одно, а черезъ мѣсяцъ это уже отмѣняютъ. Никакихъ доводовъ и представленій не терпятъ, развѣ ужъ если когда зло совершилось и стало очевиднымъ. Короче говоря, благо государства не играетъ никакой роли въ управленіи дѣлами; налицо одна только неограниченная власть, которая всё творитъ шиворотъ-навыворотъ. Невозможно перечислить всѣ безразсудства, какихъ мы натворили; прибавьте къ этому строгость, лишённую малѣйшей справедливости, большую долю пристрастія и полнѣйшую неопытность въ дѣлахъ. При выборѣ людей на должности руководятся фаворомъ; достоинства здѣсь ни при чёмъ. Вообще положеніе, въ какомъ находится моя бѣдная родина, не поддаётся описанію».