Антон Еганов - Реальность фантастики 2008 №10-11(062-063)

Он, казалось, не слушал. Одно было у него на уме.

— Тебе, Великий, ничего уже не предлагаю — научен опытом. А вот Им...

Стоит Им пожелать — и у Них будет половина… да что там — все, чем вла!

дею я!

— Ты торгуешься, Гай Юлий по прозвищу Цезарь, как иудейский меня!

ла с Большого Велабра. К тому же ты, наверное, позабыл: Они и так имеют

все. Потому что Они и есть это «все».

— Почему же тогда так Им неймется наверху, когда дело идет о нас? Не

потому ли, что жертвоприношения наши — желанная плата за Их… услуги ?

Он был серьезен, как собственная статуя. Как все в Городе его статуи, вместе взятые. И от этого сделалось страшно. Я невольно отступил на шаг, чтобы уцелеть, если вдруг сейчас в необъятную эту лысину вонзится молния.

— Скажи, Великий, — между тем запальчиво продолжал он, — разве

возложенные на алтарь свежие трупики всех этих белых барашков, чер!

ных, с подпалинами, телят и серых, в яблоках, жеребцов — не достаточно

щедрая плата за то, чтобы и у нас, смертных, время от времени что!нибудь

выходило ? Чтобы мир иногда поворачивался к нам лицом, а не насижен!

ным жирным задом? Чтобы солнце нам улыбалось, а не корчило свысока

насмешливые рожи, и ветер указывал путь, а не хлестал запретительными

пощечинами?..

Молнии все не было. Похоже, что право достойного ответа Они предос!

тавили мне.

Или… всерьез раздумывали над его предложением?..

— Уж не тебе!то, Гай Юлий по прозвищу Цезарь, жаловаться, что всю

жизнь лицезришь насиженный зад этого мира. Ну да полно об этом. Ты, не!

сомненно, знаешь Агафоклия!Булочника? Подозреваю, что сей пронырли!

вый эллин поставляет хлеб из своих пекарен и к тебе в дом. Агафоклий этот

тоже частенько меня посещает. Справляется со мной, как с расчетными таб!

личками — какой хлеб, какая мука, какое зерно где вскорости будут почем.

От него я знаю, что каждое консульство он платит две тысячи сестерциев

Гнею Долабелле за пользование амбарами. В торговле это именуется

«арендная плата». Так вот: все эти приснопамятные барашки, Гай Юлий по

прозвищу Цезарь, — лишь наша арендная плата за амбар, именуемый «ой!

куменой». Контрибуция, если тебе, как человеку военному, это слово по!

нятнее. Выкуп за то, что Они терпят нас на своей земле. И — не более…

Он помолчал несколько мгновений, что!то обдумывая. Потом отрывисто

скомандовал, и аргусы его разом отступили, словно отхлынула волна.

— А если, Великий… если…

Голос его понизился, сжался до шепота. Мне сделалось еще страшнее —

слышать вещи, которые всемогущий диктатор не решается произнести в

полный голос…

— А если... не барашки?

36

АНТОН ЕГАНОВ

АЛЕКСАНДРОВА ПЕЧАТЬ

Вот оно, значит, как, Гай Юлий по прозвищу Цезарь… Вот как тебе при!

пекло… Сыноубийца Амулий, гордец Тарквиний и ты — третий…

Третий, кто жаждет возродить безумный этот обычай…

А он шептал — и от шепота по коже продирал мороз, словно от предсме!

ртного крика:

— Хочешь, велю опрокинуть на алтарь вот этого, с проседью на висках?

Или… вон того, молодого, с горбатым носом? Здесь, сейчас, при всех? Хо!

чешь, сам перережу ему горло и пропитаю камни кровью? А ты… ты погада!

ешь по его сердцу? То есть, что я говорю: Они этого хотят? Достаточно

лишь намека — и в Их честь десятки, сотни, тысячи усеют все алтари Горо!

да. В черных рабских рубищах, плебейских пенулах, воинских трабеях, а то

даже и в сенаторских тогах!латиклавиях. Скажи Им: я готов перебить Рим

до последнего человека — пусть только дадут мне власть, которой не обла!

дал еще ни один смертный…

Глаза его невменяемо блестели. Я видел: не он, так отдаленный его пото!

мок сожжет когда!нибудь Город дотла, лишь чтобы потешить ненасытное

свое властолюбие…

— Ты обладаешь уже такой властью, Гай Юлий по прозвищу Цезарь...

— До меня был Александр, до Александра — Кир, до Кира — Агамемнон.

До Агамемнона — наверняка кто!нибудь еще. И где они теперь, Великий?

Не ответишь ли?

— Там, где неизбежно будем мы все: я, ты, они, — я указал на замерших в

отдалении его телохранителей. — Таков Их закон. И нарушить его нельзя.

— А нельзя ли… обойти? За соответствующую плату ?

— Как ты обошел, наверное, каждый из законов Города? А теперь хочешь

стать одним из Них?

Я видел в его глазах: хочу, хочу, хочу!

— Да, хочу, — неожиданно спокойно сказал он. — Чем я хуже Ромула?

Тот был всего лишь ублюдком Марса, а у меня Венера в законных прабаб!

ках ходит. Как думаешь, у кого прав больше?

И тут Они наконец!то вмешались.

Лицо его враз сделалось гипсовым. Глаза закатились; зубы брызнули

дробью и выпустили наружу тонкий надорванный крик — это она возвестила

о триумфальном своем прибытии. Всемогущий диктатор Гай Юлий по проз!

вищу Цезарь рывком, до хруста позвонков, запрокинул голову и вывалился из

курульного кресла наземь. На губах его пузырилась черная крупная пена…

…Он мастерски исполнял посвященный Им танец.

…Громовержец объявил Им сразу — как будет.

Хотят Они того, или нет. И стало у Них в обиталище тихо, как в го6

родском колумбарии. Никто из Них не рисковал Громовержцу перечить, когда тот говорил таким голосом.

Потом всхлипнула Красотка. Схватилась за голову, обмякла, сползла

на камни — так же беспомощно, как лежал сейчас здесь, подле меня, он.

Только, в отличие от него, к ней на помощь не бросился никто.

37

АНТОН ЕГАНОВ

АЛЕКСАНДРОВА ПЕЧАТЬ

Громко икнул и привычно потянулся к кратеру с вином Выпивоха. По6

жал плечами и молча поплелся в нижние покои Подземник. Проблеял ка6

кую6то скабрезность и с опаской пересел поближе к Громовержцу Лес6

ник. Побагровел, но смолчал и принялся полировать и без того сверкаю6

щий шлем Вояка.

…Слезы — соленые, горячие, почти человечьи, падали на жестокие

камни…

…Он приподнялся с земли, оперся на малопослушную еще руку. Обвел

глазами сгрудившуюся вокруг свиту. Еле заметным движением головы ос!

тановил потянувшегося к нему с неизменной плошкой Иолая, изрядно за

эти консульства обрюзгшего и постаревшего.

Он искал меня.

Он не мог еще выговорить и слова, но в глазах его уже читался вопрос.

Не о том, жив ли он, здоров ли, проживет ли хоть несколько дней.

…Вопрос был: что сказали Бессмертные?

— Они согласны на жертву, Гай Юлий по прозвищу Цезарь. На одну

людскую жертву.

«Кого? кого?? кого???» — прочлось в его глазах.

— Тебя, Цезарь. Тебя.

Нижняя его челюсть медленно поехала вниз, и показалось, что сейчас

возвратится она и вновь заговорит его устами — теперь уже навсегда.