Мигель Леон-Портилья - Философия нагуа

Все же проводимые исследования понемногу поднимали завесу над некоторыми аспектами древней культуры, ставили и отчасти решали отдельные вопросы, связанные с мировоззрением древних индейцев. Так были изучены их история, религия, литература, язык, искусство, архитектура, что создавало предпосылки для научно достоверного исследования мировоззрения этих народов.

Книга Леон-Портильи является одним из таких исследований; она показывает, что у древних индейцев существовала довольно развитая система рационалистического знания и что они выдвинули уже ряд вопросов глубокого философского содержания.

Эта работа представляет собой первую попытку синтезировать опыт и результаты имеющихся в этой области исследований, осуществленных в Мексике и за ее пределами. Важной особенностью настоящей работы является широкое использование текстов на языке нагуатл, многие из которых удачно переведены и истолкованы самим автором. Богатый фактический материал представляет большой научный интерес.

Однако, как правильно отмечает Гарибай в своем предисловии к данной книге, «эта работа не простое собрание более или менее удачно классифицированных текстов». На протяжении всей работы явно прослеживается определенная философская концепция автора, определенное понимание философских вопросов, и это, несмотря на желание автора сохранить верность научной объективности, отразилось на подборе источников, на характере выдвигаемых проблем, на толковании текстов и прежде всего на выводах, к которым пришел автор.

Настоящие комментарии имеют своей целью обратить внимание читателя на некоторые особенности данной работы, связанные с философской концепцией самого автора и его методом исследования.

Вопрос о том, какое содержание вкладывает автор в понятие «философия», — один из первых, возникающих при чтении настоящей работы. Закономерность такого вопроса не подлежит сомнению, ибо у представителей многочисленных направлений современной буржуазной философии существует различное понимание предмета философии, различный подход к исследованию историко-философских проблем. Очевидно, что в целом характер исследования во многом будет зависеть от взглядов, которых придерживается автор. Естественно, что, не уяснив этого вопроса, трудно будет понять многие проблемы, поднятые в данном исследовании, и разобраться в причинах успехов и неудач автора.

В данной работе вопрос о предмете философии поставлен уже в самом начале и в ходе изложения автор неоднократно возвращается к нему. Однако решен этот вопрос нечетко, расплывчато, особенности исторического развития философии учитываются недостаточно, что привело в процессе исследования к смешению логического и исторического.

Не совсем оправданы переходы от проблем философии к проблемам науки и религии. Об этом свидетельствует определение предмета философии, приводимое на стр. 73—74: «Для философского в строгом смысле слова выражения мысли требуется ясное восприятие проблем в самой сущности вещей. Чтобы поставить себе целью рационалистически ответить на вопрос о происхождении бытия и судьбы Вселенной и человека, необходимо подвергнуть сомнению уже достигнутые решения, являющиеся результатом традиции или обычая. Философами следует считать тех, кто испытывает необходимость объяснить происхождение вещей или серьезно ставит вопрос о том, каков их смысл, ценность, или, идя еще дальше, спрашивает об истине жизни, существовании после смерти, о возможности познания потустороннего мира (по ту сторону физического)...»

Первая часть этого определения провозглашает задачи, стоящие перед наукой вообще, вторая — выдвигает задачи теологии, или религиозной философии. Основные же задачи философии, состоящие в изучении наиболее общих закономерностей развития мира, в постановке и решении вопроса об отношении мышления к бытию и о познаваемости мира, в значительной степени прошли мимо внимания автора, оказались подмененными вопросом о происхождении вещей, который, будучи поставлен в общей форме, является также вопросом религии. Требование же рационалистического ответа на этот вопрос совершенно недостаточно, тем более что в своем исследовании автор часто пренебрегает им.

Леон-Портилья, придерживаясь идеалистической концепции философии и ее истории, не придает значения исследованию материальных основ развития философской мысли и ее движущей силы — классовой борьбы. На первое место выдвигается такой субъективный фактор, как стремление людей к истине, их желание найти ответ на вопрос о происхождении бытия, их потребность узнать, что будет после смерти, и познать то трансцендентное, что якобы существует за пределами физического мира. Абстрагируясь от потребностей реальной социальной действительности, автор рассматривает философию как систему более или менее абстрактных категорий, разрабатываемых якобы в силу потребности человеческой мысли вообще. Не удивительно поэтому, что на стр. 146 основной задачей философии он провозглашает разработку вопросов «божества и человека». Идеалистическое понимание предмета философии ограничивает круг действительно философской проблематики, и вместе с тем в центре внимания автора часто стоят второстепенные вопросы.

Отмеченный нами методологический недостаток работы Леон-Портильи сказался в том, что вопрос о существовании философии у нагуа поставлен в значительной степени в умозрительной форме. Философские идеи нагуа, будучи рассмотрены в отрыве от конкретных социальных условий, определивших особенности их развития, выступают в настоящей главе как потребность человеческого духа, который перед угрозой ожидаемой гибели Пятого Солнца пытается найти рационалистическое объяснение «своей жизни и своим делам». И хотя автор правильно отмечает, что ответы, которые давала религия, многих не удовлетворяли, в связи с чем делались попытки рационалистического объяснения этих проблем, круг философской проблематики, выявленный автором на основе его идеалистического критерия философии, где на первое место выдвигаются субъективные и этические вопросы, оказался в некоторой степени ограниченным. Вот почему в параграфе «Открытие проблем» концепция развития даже не упомянута в качестве важной проблемы философии нагуа.

Значительное место в настоящем исследовании занимает разбор текстов нагуа, содержащих проблемы происхождения людгй и «существования после смерти» и т. д., при этом, как правило, автор отдает предпочтение текстам религиозного характера. (По мнению автора, как мы уже отмечали, постановка таких вопросов является якобы самым возвышенным в философии этих народов.) Между тем приведенные в книге материалы убедительно говорят, что ответы на эти вопросы, правда не в мистико-религиозном, а в наивно-материалистическом аспекте, уже давались раньше. Достаточно обратиться к мифу о Солнцах, к мифам о происхождении Земли и даже к мифу о Кетцэлкоатле, чтобы убедиться в этом. Разве рассказ о четырех сменявших друг друга космических эпохах не дает ответа на вопрос о возникновении настоящей эпохи и людей, которые в ней живут? Разве столь яркий, так убедительно изложенный в книге пример с эволюцией злаковых растений, приведшей к появлению маиса, не представляет собой наивно-материалистического объяснения данного вопроса? И, наконец, разве концепция о борьбе четырех стихий как о причине космического развития и изменения не представляет собой попытку естественного объяснения развития Земли?