Windows User - Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. Том 2

Мы нарочно несколько забежали вперед, чтобы сопоставить все эти факты, рисующие нам Лютера, как реформатора. Враг насилия и лишнего новаторства, человек, придававший главное значение внутреннему содержанию религии и сравнительно индифферентно относившийся к внешним её формам, деятель, в котором и личный характер, и привычки, привитые воспитанием, и боязнь за взятое на себя дело укрепляли известного рода консерватизм и поддерживали мысль о необходимости прочного авторитета, глубоко верующий богослов, бывший противник разума, когда последний сталкивался с религией, естественно и необходимо должен был разойтись с людьми, быстро переходившими от слова к делу, сразу хотевшими полного переворота во всех внешних отношениях, полагавшими в этих отношениях все зло, которое нужно было искоренить, не дорожившими традициями и требовавшими безусловной свободы, хотя бы ее приходилось вводить насилием. Так оно и произошло. Лютер, действительно, разошелся с людьми, которые сначала считали его своим и думали, что идут с ним по одному пути. Он разошелся с ними, хотя нередко они делали только логические выводы из собственных его воззрений или применяли к жизни его же слова. На Лютера не могло не подействовать зрелище того, что он считал искажением своего дела, и это направляло его деятельность в определенную сторону: он не хотел позволить начавшейся реформации идти далее того, перед чем он останавливался сам, и он думал лишить её врагов всякого повода колоть ему глаза указанием на то, что вышло из его проповеди. Он и выступил против новаторов. Начавшаяся полемика только разжигала страсти и развивала в Лютере нетерпимость, которая была присуща его властной натуре, привита ему воспитанием в принципах средневекового католицизма, а потом укреплена его успехом, как самого популярного человека в Германии и официально признанного руководителя реформации. С другой стороны, недавние сторонники Лютера стали обвинять его в измене общему делу, в неспособности иметь истинную веру, в том, что он исторгнул церковь из рук папы, дабы предать ее светским князьям, наконец, в личной тирании не лучше папской. Лютер разошелся с политическими деятелями вроде Гуттена, желая ограничить свою задачу одной церковной реформой. То же самое заставило его выступить против других реформаторов, соединивших религиозные преобразования с социальными.

Филипп Меланхтон. Портрет работы Луки Кранаха Старшего, 1532

Вообще эта эпоха внесла много чисто личной борьбы в то напряженное общественное движение, которое тогда происходило в Германии. Малодушное отношение Рейхлина к делу Лютера сильно вооружило против него Гуттена. Эразм, которого враги Лютера считали главным его вдохновителем, дошел до весьма острой полемики с реформатором и также должен был оправдываться от обвинений в измене, указывая на то , что он никогда и не приставал к Лютеру. По поводу тех же отношений у Эразма произошла серьезная размолвка и с Гуттеном. Да и вообще гуманисты весьма различным образом отнеслись к религиозному движению. Одни из них стали (да и то различным образом) на его сторону, как поступили Гуттен и Меланхтон, помощник Лютера в богословских занятиях; другие остались (и опять‑таки по весьма разным побуждениям) в лоне старой церкви и даже сделались её защитниками, как Экк или сам Эразм, вступивший с Лютером в полемику, впрочем, более отвлеченного и философского характера; третьи заняли нейтральное положение и с грустью смотрели на наступление «железного века» (напр., поэт Эобан Гесс, один из видных приверженцев эрфуртского гуманистического кружка, светский поэт, на которого неприятно действовала враждебная науке мистическая проповедь). Одним словом, в эту горячую пору столкнулись между собою весьма различные умственные течения, противоположностям которых до того времени не было поводов проявиться с такою силою.

Рассматривая Лютера среди этих взаимно сталкивавшихся идей и стремлений, вовсе не следует делать из них только фон, на котором рельефнее выступала бы фигура реформатора, как единственного человека, знавшего и понимавшего, что было нужно. Между тем многие историки говорят о виттенбергских радикалах и цвиккауских пророках, выступивших на сцену во время пребывания Лютера в Вартбурге, лишь для того, чтобы в более выгодном свете представить самого Лютера при сравнении с ними. Привычка, унаследованная от старых историков, смотреть на реформацию, главным образом, как на движение, имевшее своею задачею создать то, чем сделалась основанная Лютером новая церковь, – сказалась на многих авторах, лишь мимоходом останавливающихся на внелютеранских религиозных движениях. Протестантское происхождение исторических взглядов на реформацию до сих пор сказывается в том, что положительным её явлением признается лишь ортодоксальный протестантизм, а по отношению к нему сектантство выставляется, как явление отрицательное, как искажение реформации. Говоря о католической реакции против протестантизма, эти историки не видят, что и сам протестантизм принимал реакционный характер по отношению к сектантству. В самом деле, лютеранская реформация одновременно началась и в смысле преобразования старой церкви на новых принципах, и в смысле подавления других новых принципов в пользу начал, взятых у старой же церкви, а роль Лютера в этом отношении напоминает нам поведение других крупных исторических деятелей, бывших и возмутителями, и умерителями движения (напр., Кромвеля в первой английской революции и Мирабо в революции французской).

Лютер не был единственным религиозным реформатором: одновременно с ним выступили и другие, и, например, цюрихский реформатор Ульрих Цвингли, ровесник Лютера, проповедовал аналогичное его воззрениям учение еще в 1516 г., т. е., как сам он пояснял, еще в то время, когда даже имя Лютера было неизвестным в его краю (ео scilicet tempore, quum Lutheri nomen in nostris regionibus inauditum adhuc erat, doctrinam Christi non а Luthero, sed ex verbo Dei didici); были и другие реформаторы, заявившие себя позже, вроде базельского Эколампадия. Но настоящим месторождением реформационного движения был все‑таки Виттенберг, где у Лютера было много друзей, помощников, сторонников и почитателей. Среди них на первых же порах выдвинулся пылкий и увлекающийся Карлштадт, схоластический профессор, диспутировавший в 1519 г. с Экком. В 1521 г. мы видим Карлштадта уже разделяющим ту точку зрения, с которой отрицалось все прямо не предписываемое Библией, и стоящим во главе бурного религиозного движения, овладевшего жителями Виттенберга и сразу получившего иконоборческий характер. Иконоборство проявлялось не раз в реформационную эпоху и не в одной Германии, так как почитание икон и все, что должно было служить украшением храмов и содействовать пышности богослужения, – священнические облачения, свечи, курения, – объявлялось идолопоклонством. Виттенбергская народная реформация сделалась прямо целой церковной революцией: вся «внешность католического культа уничтожалась насильственным образом, и в этой разрушительной деятельности действительно было как бы только отрицание старого, расчищавшее почву для созидания нового, хотя и не на тех принципах, которые были положены в основу реформы Лютера.