Windows User - Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. Том 2

В короткое время, в течение которого анабаптизм играл роль исторического фактора, в нем проявилось несколько, не вполне сходных между собою, направлений, и он пережил не один фазис. Индивидуалистическая подкладка этого религиозного движения помешала анабаптизму получить какую‑либо прочную организацию. Распространившись весьма быстро по Германии, Швейцарии и Голландии, он не мог перерасти мелких религиозных общин, в которых все было различно. Впрочем, и попыток объединить все эти общины в одном исповедании не делалось. Тем не менее, кроме перекрещенства, бывшего общим явлением во всех сектах, существовали и некоторые другие признаки, отличавшие всех анабаптистов. Так как многие из этих признаков были не столько религиозного, сколько социального характера, то предержащие власти всегда готовы были видеть в сектантах бунтовщиков даже тогда, когда они настроены были мирно.

Анабаптист Томас Мюнцер

Между прочим, анабаптисты отвергали присягу, военную службу, суды, повиновение правительству, которое не было христианским в их смысле. По учению, напр., Томаса Мюнцера, перекрещенцы были святы и потому не нуждались в подчинении каким‑либо законам, а раз свободные не должны кому‑либо повиноваться, то на них не лежит никаких служебных обязательств, никаких повинностей, пошлин, десятин и т. п. Далее, Томас Мюнцер утверждал, что все люди – братья и сестры по духу, что у перерожденных святых не может быть частной собственности, так как имущество должно быть общим достоянием всех связанных между собою узами человеческого братства. Отвергая существующий государственный и общественный строй, одни из сектантов ограничивались пассивным сопротивлением всему, что считалось у них безбожным, но другие не могли удержаться на этой точке зрения и прямо требовали насильственного ниспровержения всех отвергавшихся ими порядков, находя, что «вера без дел мертва». Мало-помалу анабаптизм принял характер проповеди, главным содержанием которой была кровавая революция, истребление огнем и мечом безбожников и подготовление этим путем окончательного торжества святых на земле. Преследования, которым их стали подвергать, убеждали их в том, что наступили последние времена перед вторым пришествием Христовым, «претерпевший же до конца спасется». Особенно в период, наступивший после подавления крестьянского восстания, была в ходу мысль о последних временах, чаяние апокалипсического тысячелетнего царства святых, напоминающее нам хилиастические ожидания первых веков христианства.

Анабаптистская проповедь производила сильное впечатление на народные массы и внешними своими формами. Многие сектанты одевались в платье особого покроя и вели необычный образ жизни, как будто стремясь восстановить строгость древнего аскетизма. Без посоха и сумы, следуя евангельскому предписанию, переходили они из города в город, из села в село, нередко возвещая свое учение с крыш домов, опять‑таки буквально применяя текст писания. Со многими во время проповеди делались от сильного возбуждения конвульсии и обмороки, сильно действовавшие на слушателей. Между ними сильно была распространена вера в сверхъестественные откровения, в пророчества и видения: глубоко убежденные в их истинности, они сообщали ту же уверенность и другим. Впоследствии преследования и казни, которым их подвергали, как бунтовщиков против установленных властей и законов, окружали их ореолом мученичества за правду, за ту правду, которую они возвещали угнетенному народу. Если Томас Мюнцер и другие вожди анабаптистов оставались на высоте идеи, не заботясь даже о выработке более определенного плана новых общественных порядков, а уповая только на то, что всемогущий Бог даже совершит чудо для доставления победы правому делу и устроит человеческую жизнь, как ей следует быть по его святой воле, то увлекавшаяся их проповедью толпа нередко принимала возвещавшуюся ими свободу в смысле полного своеволия, а общность имущества – в смысле присвоения чужой собственности. Впрочем, насилия и жестокости, которые при этом совершались толпою, оправдывались самим Мюнцером, видевшим в огне и мече законное средство наказания нечестивых. Наиболее непримиримый и особенно кровавый характер крестьянская война приняла как раз в тех местностях, где распространились анабаптистские идеи, а во главе восставших стоял Томас Мюнцер [2]. Нам уже известно, что Мюнцер начал свою революционную деятельность еще до выступления Лютера, а потом продолжал ее в Цвиккау, примкнувши к тамошним пророкам, и в Виттенберге, где его появление совпало спроисходившими среди городского населения беспорядками. Изгнанный из Цвиккау вместе с другими агитаторами, он отправился сначала в Прагу, но и отсюда его удалили власти, испугавшиеся его агитации. Именно он обратился к «возлюбленным чешским братьям» со страстной прокламацией, характерной, между прочим, по пророческому тону, которым вообще отличаются писания Мюнцера. «Я, – говорит он в этом своем манифесте, – я хочу огласить вместе с великим поборником Христа, Иоанном Гусом, своды храма новым гимном... Долго голодали и жаждали люди святой справедливости, и сбылось на них пророчество Иеремии: «Дети просили хлеба, и никто не дал им его»... Полный скорби и сострадания, я оплакиваю гибель истинной церкви Божией; среди развалин её христианский мир не видит, что его объемлет египетский мрак. Когда народ перестал избирать проповедников, начался обман; с тех пор учение церкви и порядок перестали быть в Германии гласом Божиим... Но возрадуйтесь! Всходы ваших нив побелели и готовы к жатве. Небо наняло меня в поденщики по грошу в день, и я точу серп свой, чтобы жать колосья. Голос мой возвестит высшую истину, уста мои проклянут безбожников! Я пришел в ваши благословенные пределы, о, любезные чешские братья, чтобы обличить и истребить безбожников. Не мешайте, но помогайте мне! Я обещаю вам великую славу и честь: здесь начнется новая апостольская церковь и изыдет отсюда во все страны света. Церковь эта будет молиться не немому, а живому глаголющему Богу. Если я солгу в живом слове Божием, которое ныне исходит из уст моих, то готов предаться мукам здешней и вечной жизни». Вынужденный оставить Чехию, Мюнцер появился на время в Виттенберге, где сблизился с Карлштадтом. Оба они вскоре стали полемизировать с Лютером и по‑своему реформировать богослужение, Карльштадт – в Орламюнде, Мюнцер – в Альштедте, где он получил место священника. Когда Лютер пригласил его в Виттенберг для объяснения с собою, он к нему не поехал. Тогда Лютер стал советовать курфюрсту изгнать Мюнцера, но Фридрих Мудрый не хотел удалить альштедтского проповедника, не выслушав его сам. В 1524 г. он с братом своим приехал в альштедтский замок и пригласил Мюнцера произнести проповедь. Темою для последней Мюнцер выбрал текст: «не мир я пришел принести, но меч», содержанием же его поучения было доказательство того, что правители должны устранить зловредных людей, препятствующих проповеди Евангелия, и что если они этого не сделают, Бог отнимет у них меч: «всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают». Христос, сказавший эти слова, не отменил заповеди, данной Моисею, не щадить идолопоклонников, разрушать их алтари, жечь их идолов, дабы Господь не прогневался на народ свой. «Люди, любящие спокойствие, говорил еще Мюнцер, отвергают эту мысль, но я воистину знаю, что дух Божий открывает теперь многим избранным благочестивым людям превосходную неодолимую будущую реформацию, и что она должна быть совершена наперекор всем сопротивляющимся». Это было время, когда Мюнцер думал еще принимать в свой союз для «осуществления царства Божия в свободе, равенстве и чистоте» правителей и господ. Скоро, однако, курфюрст велел ему покинуть Альштедт за разрушение одной капеллы с чудотворным образом Богоматери. Тогда он отправился в Мюльгаузен. В этом городе произошел демократический переворот, во главе которого стоял бывший монах Генрих Пфейфер. Мюнцер примкнул к новому порядку, но вскоре вожди не поладили между собою, и старый порядок был восстановлен городским патрициатом. В числе агитаторов, изгнанных из города, был и Мюнцер. То же случилось с ним и в Нюрнберге, где он напечатал резкий ответ на обвинения Лютера с нападками на князей и господ, обирающих и притесняющих народ. Он удалился в Базель, где ему оказал покровительство местный реформатор Эколампадий; но когда по соседству началось крестьянское восстание, он отправился опять в Мюльгаузен, который снова был уже в руках городского простонародья и соседних сельчан. Мюльгаузен сделался даже главной квартирой тех крестьян, которые стали под предводительство Мюнцера. Отсюда вышел один из его кровавых манифестов, в котором он вооружался против каких бы то ни было сделок между крестьянами и их господами. «Не склоняйтесь, писал он, – если даже враги будут обращаться к вам с добрым словом. Не трогайтесь бедствиями безбожников. Они будут дружески молить, стонать, плакать перед вами, плакать, как дети, но вы не жалейте их. Сам Бог приказал так чрез Моисея. Нам он открыл то же... Пусть ваши мечи не охлаждаются от крови. Выковывайте их на наковальне Немврода; пусть падет его башня. Пока злодеи живы, вы не освободитесь от человеческого страха; вам нельзя говорить о Боге, пока они управляют вами. Итак, за дело, пока еще не ушло время!... Не ваша идет война, а Господня!» В Мюльгаузене было учреждено новое демократическое правление («вечный свет»), следовавшее указаниям Мюнцера. В город стало стекаться, множество народа, чтобы вести отсюда истребительную войну с врагами Божиими. Прокламации Мюнцера к окрестному населению не оставались напрасными: они действовали на страсти; насилия, убийства и грабежи казались восставшему народу заветами самого Бога против безбожников, тем более, что Мюнцером приводились в этом смысле тексты из писания, и он ссылался, кроме того, как и другие анабаптисты, на непосредственные откровения, которые ему были свыше. У Франкенгаузена, где на крестьян, предводимых Мюнцером, напали князья, произошла трагическая развязка: нестройная толпа, которую её вождь сумел нафанатизировать, но не сумел приготовить к отпору, была перебита, сам он был взят в плен, подвергнут допросу, жестокой пытке и казнен. На допросе он говорил, что в самой ранней юности на него действовал дух, который требовал от него принесения жертв для освобождения народа от угнетений, и называл князей тиранами и врагами Евангелия и христианской свободы. Своею он признавал так называемую программу шварцвальдского евангелического братства, отличавшуюся от остальных тем, что ею допускалось только одно существование, одинаковое для всех людей. Кто не хотел вступить в это братство, тот подвергался отлучению, и с ним запрещалось всякое общение. Объявлялись отлученными замки, монастыри и плебании (священнические дома), так как в них выросли измена, насилие и несправедливость. Господа, монахи и священники принимались в общение только под условием жизни в обыкновенных домах и отказа от своих мнений.