Windows User - Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. Том 2

Лютер и Цвингли во многих отношениях были полною противоположностью. Будучи ровесниками [3] и происходя оба из крестьян, они с ранних лет были поставлены в неодинаковые условия жизни: один рос в бедности и под суровым родительским режимом, отчасти содействовавшим его позднейшему поступлению в монастырь, тогда как отец Цвингли был зажиточный и весьма уважаемый своими однодеревенцами сельский староста, в доме которого рядом с лучшими сторонами патриархальности господствовало мягкое отношение к младшим членам семьи. Воспитание привило Лютеру аскетический пессимизм, направлявший его к мистической религиозности, которая выражалась в двух настроениях – в чувстве греховности и в страхе перед неумолимо судящим и гневно‑карающим Богом, тогда как более светлое миросозерцание Цвингли, вынесенное им из детских впечатлений и воспоминаний, соединялось в нем с гуманистическим образованием. У маленького Ульриха был дядя священник, взявший на себя воспитание племянника. Переходя из школы в школу [4], где он своим мягким нравом снискивал расположение товарищей и наставников, Цвингли под руководством бернского гуманиста Вёльфлина (Лупулуса) полюбил древних классиков. Впоследствии он их очень усердно читал, наоборот, с отвращением относясь к схоластике, как это случалось обыкновенно со всеми, изучавшими античных авторов, По-видимому, из него, в 1506 г. уже магистра словесных наук, должен был бы выйти не богослов, а гуманист. В то время как Лютер изучал схоластиков, мистиков, отцов церкви, Цвингли, занимая должность приходского священника в Гларусе, увлекался Цицероном, Сенекой, Саллюстием, Платоном, Лукианом, Гомером, Пиндаром, переписывался с гуманистами (между прочим, с Эразмом) и даже устроил в Гларусе латинскую школу. На Цвингли даже Эразм смотрел, как на будущую гуманистическую гордость Швейцарии. Впрочем, подобно другим немецким гуманистам и молодой гларусский священник соединял с занятиями классическими и богословские занятия, но в новом духе свободного отношения к церковной традиции с применением гуманистических методов к толкованию св. писания. Конечно, Цвингли был не единственный реформатор с гуманистическим образованием, но мало на ком с такою силою запечатлелись следы этого образования. Во всяком случае, в этом отношении Цвингли был противоположностью аскету и мистику Лютеру. Вообще у него весьма рано стало складываться самостоятельное религиозное миросозерцание. Около 1505 года он охотно слушал в Базеле Фому Виттенбаха, одного из предшественников реформации, публично говорившего, что отпущение грехов не может быть покупаемо у церкви, что Христос искупил грехи всех людей, что благодать сообщается только верою в Христа. В Гларусе он уже читал Виклифа и Гуса, «так как и среди сорных трав попадаются питательные растения». У него таким образом в сознательном возрасте не было времени безусловной веры в католические учения, и ему не стоило такой борьбы, как Лютеру, отделение от церкви. Его никогда не ужасало сходство его воззрений с учениями еретиков. Он вполне понимал, что он делал, когда выступил с своею проповедью, и его реформация с самого начала была более решительной. Лютер – отрешившийся от мира монах, теолог, занятый вопросом о том, как оправдаться перед Богом, – стоял в стороне от политических и общественных вопросов своего времени: отправною точкою его реформации был отвлеченный религиозный принцип, и, заявляя его в своих 95 тезисах, он еще не предвидел, куда его приведет сделанный им шаг. Другое дело Цвингли. Он никогда не удалялся от общественной жизни, не переставал быть гражданином своей родины, принимал участие в её делах. Практический вопрос о наемничестве был первый вопрос, который заставил его высказаться самостоятельно и выступить на общественное поприще. Его живое отношение к современности высказалось, например, в сатирико‑аллегорической поэме «Лабиринт» с характером политического памфлета и в «Сказке о быке и некоторых животных, излагающей ход дел» (обе из гларусского периода его жизни). Дважды в это время полковым священником участвовал он в походах швейцарского войска в Италию. После известного события 1515 г. он стал в своих проповедях нападать преимущественно на наемничество и на иностранные пенсии, и это уже тогда вооружило против него гларусские аристократические фамилии. Таким образом, его деятельность с самого начала приняла практическое направление, и он не побоялся вступить в борьбу с правящим общественным классом. Если Лютер, привыкший к строгой дисциплине дома и в монастыре, и впоследствии явился сторонником принципов власти и непротивления, то у Цвингли, наоборот, более обнаруживалось склонности к свободе и доверия к общественным силам.

В 1516 г. мы видим Цвингли приходским священником в местечке Эйнзидельне. Здесь был бенедиктинский монастырь с чудотворною иконою Божией Матери, привлекавшей массу богомольцев: по данной монастырю привилегии, посещавшие святое место получали отпущение грехов. Тут впервые и раздалась евангельская проповедь Цвингли. Он стал говорить собиравшимся на его поучения богомольцам, что не пилигримства и не другие дела формальной набожности, а единственно искреннее покаяние и чистота жизни дают отпущение грехов. Весть о такой проповеди дошла до курии, и папский легат старался задобрить Цвингли, обещая ему почести и доходы, если он станет учить согласно с установившимися взглядами, но Цвингли не согласился на это. Уже во время своего пребывания в Эйнзидельне он высказывался и в смысле необходимости уничтожения церковных злоупотреблений. Именно, он сделал об этом несколько негласных представлений кардиналам, епископам и прелатам, говоря, что иначе злоупотребления рушатся только с великим потрясением. Одного кардинала он убеждал повлиять на папу, хотя и не скрывал от него, что, по его мнению, само папство не имеет основания в священном писании. Но он формально не порывал с католическою церковью и, несмотря на свою неприятную для представителей старой церкви проповедь, не только не подвергался проклятию и отлучению, но даже был предметом заискиваний. Между тем Цвингли гораздо лучше, чем Лютер, сознавал необходимость коренных преобразований. Немецкий реформатор не думал об общей реформе церкви, когда публиковал 95 тезисов, восставая в них лишь против одного из её злоупотреблений. Его отторжение от католицизма произошло скорее в силу обстоятельств, когда у него не было еще определенного плана богослужебных преобразований и нового церковного устройства. Наоборот, Цвингли, уже ранее своего отпадения от старой церкви, выработал широкий реформационный план, а прежде, чем приступить к выработке этого плана, уже указывал на необходимость общего преобразования, предупреждая, кого следовало, что в противном случае злоупотребления разрушаются сами собою.