Windows User - Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. Том 2

Приближался взрыв, и, как выразился Вильгельм Оранский, нидерландцам предстояло «увидеть начало прекрасной трагедии», узнав ответ короля. Брожение было всеобщее: многие, в особенности иностранцы, покидали страну; в народе распространялись летучие листки революционного содержания, брабантские штаты предъявили протест. Самым важным фактом, вызванным новыми строгостями, было (1566) составление многими дворянами особого союза для сопротивления инквизиции с взаимным обещанием или «компромиссом», акт которого был составлен кальвинистом Филиппом Марниксом де Сент‑Альдегондом, списан в большом числе экземпляров и покрыт массою подписей и дворян, и горожан, и католиков, и кальвинистов. В этом документе говорилось, что кучка честолюбивых и жадных иностранцев сумела, под видом рвения к католической религии и необходимости сохранения народного единства, убедить всемилостивейшего короля не ослаблять эдиктов против ереси и ввести противную божеским и человеческим законам инквизицию, которая варварством своим превосходит всякую тиранию и должна разорить страну, так как может повести к умалению королевской власти и к народным возмущениям. «Принимая во внимание свое призвание и долг, лежащий на всех верноподданных его величества, а в особенности на дворянах, которые, как сказано было в компромиссе, служат его помощниками с целью содействовать ему своими скорыми и добровольными услугами в поддержке его власти и величия, и заботясь о благе страны», – подписавшиеся под документом нашли нужным и для личной безопасности своей, и для безопасности своих имуществ «составить законную и святую конфедерацию и союз (conféderation et alliance), обещая и взаимно обязуясь торжественною клятвою препятствовать всеми своими силами, чтобы эта инквизиция не была принята и не была введена ни открыто, ни под какою‑либо другою формою», напротив, «искоренять ее, как мать и причину всякого беспорядка и несправедливости». Конфедераты клялись далее, что в их союзе нет посягательства ни на славу Божию, ни на королевскую власть, так как намерение их – сохранить короля в его государстве, удержать порядок и сопротивляться всякому народному восстанию, заговорам и мятежам, – и обещались жертвовать жизнью и имуществом, чтобы гарантировать безопасность конфедератов от гонений и преследований. Составитель этого замечательного документа воспитывался в Женеве, куда он был послан учиться своими родителями, склонными к кальвинизму, и где он приобрел основательное богословское образование, восприняв и известные нам политические воззрения. Впоследствии Марникс де Сент‑Альдегонд сам сделался политическим писателем в духе новых идей и в своих сочинениях защищал и восстание Нидерландов, и низложение Филиппа, с презрением отзываясь при этом о «политической грамматике Макиавелли». Таким образом хотя оппозиция против Филиппа II в Нидерландах и была по существу своему политического происхождения, так как протест подымался против нарушения законов страны и в защиту индивидуальной свободы против тирании, тем не менее главным пунктом протеста была религиозная реакция, а первым выразителем народного недовольства выступил кальвинист женевской школы, весьма последовательно и в дальнейшей своей деятельности, и как один из вождей восстания, и как литературный его защитник, применявший к жизни выработавшиеся у кальвинистов политические принципы. К компромиссу не примкнули ни Вильгельм Оранский, ни Эгмонт. Последний был верный королю католик, желавший только примирительных мер. Он даже настоял, чтобы еще раз написали Филиппу II, потому что опасался, как бы конфедерация патриотов не зашла слишком далеко.

Между тем конфедераты остановились на проекте подать правительнице коллективное прошение об уничтожении инквизиции, устроив при этом внушительную демонстрацию. В начале апреля 1566 г. триста съехавшихся в Брюссель дворян отправились целой процессией во дворец Маргариты и подали ей петицию, составление которой приписывается разным лицам (в их числе Людовику Нассаускому, брату Вильгельма Оранского, и Марниксу де Сент‑Альдегонду). «Никогда, говорилось в этом прошении, не отрешались мы от верности своему королю, да и теперь весьма далеки от этого. Однако, мы предпочитаем скорее подвергнуться опасности навлечь на себя немилость своего государя, нежели оставить его в неведении относительно дурных последствий, угрожающих нашему отечеству вследствие насильственного введения инквизиции и настоятельной поддержки эдиктов». Так как ни вельможи, ни генеральные штаты не взяли на себя труда предупредить правительницу, то вот они, дворяне, и решились сделать это, с одной стороны, опасаясь народных волнений, а с другой – боясь, что, пожалуй, в Нидерландах скоро не останется ни одного человека, у которого не конфискуют имущества. «Если же, сказано было в конце документа, на смиренное прошение наше не будет обращено внимания, то мы берем Бога, короля, правительницу и всех её советников в свидетели того, что мы сделали все для нас возможное, какие бы несчастные последствия ни произошли от этого». Маргарита была смущена очень этой демонстрацией, но один из её советников сказал, что нечего ей бояться какой‑то толпы нищих (gueux). Это название «гёзы» было усвоено участниками подачи прошения: они даже стали ходить по улицам в одежде нищенствующих монахов и выбили для ношения на шее медаль с портретом короля на одной стороне и с изображением на другой нищенской сумы и двух вложенных одна в другую рук и с надписью: «во всем верные королю (en tout fidèles au roy) до нищенской сумы (jusque à porter la besace)». Правительница обещала смягчение (moderation) эдиктов, и проект его с новыми представлениями был послан в Испанию, но народ эту «модерацию» называл «мордерацией» [от франц. mordre – «кусать, жалить»]. Лица, занимавшие высокие правительственные места, вообще были недовольны шагом, сделанным конфедератами, находя его мятежным, но народ везде приветствовал их появление криками: «vivent les gueux»! Движение быстро перешло в народные массы и приняло религиозный характер. Тогда и конфедераты сделались смелее и потребовали у правительницы, чтобы она дала полномочие Вильгельму Оранскому, Эгмонту и Горну уладить их дела с королем, и чтобы были созваны генеральные штаты. В то же время, однако, они успокаивали народ, убеждая его вести себя смирно и ждать созвания генеральных штатов.

Этим движением не замедлили воспользоваться протестантские проповедники. Религиозные собрания протестантов стали совершаться открыто на полях, и на них являлись конфедераты, приходили тысячные толпы народа, среди которых были и конные вооруженные люди, и продавцы протестантских книг и т. п. Собрание обыкновенно баррикадировалось опрокинутыми повозками, срубленными деревьями и досками. Здесь пелись псалмы, произносились проповеди, и массы горожан и поселян делались кальвинистами, так что реформированная религия прямо становилась выражением национальной и политической оппозиции. Правительство не решалось разгонять сборища вооруженной силой, и скоро движение приняло уже совсем грозный характер: как буря, пронеслось по всей стране иконоборство, поразившее современников своею быстротою и трудностью открыть виновных. Дворяне оказались бессильными утишить народное волнение. Многие из них тогда даже отпали от союза гёзов, тем более, что правительница сделала кое‑какие уступки. Это было началом целой революции, но на первых порах правительству все‑таки удалось справиться с движением.