Ипполит Лютостанский - 1lyutostanskiy i talmud i evrei tom 1

лицах; польских евреек - в глянцевитых париках; сирийских красавиц - с такими чер-

ными ресницами, точно они были покрашены углем; мясистых тунисских матрон,

носивших при себе шкатулки с побрякивавшим в них золотом и серебром.

Саббатай Цви, окруженный своими придворными, ежедневно принимал

депутации, посольства и совещался со своими приближенными и мужами совета.

Юноши и молодые девушки обращались к нему с заявлениями, что они готовы отдать

ему всю жизнь, всецело посвятив себя на служение ему, а богачи не задумываясь

повергали к его ногам свои капиталы, добиваясь только одной милости - причисления к

штату его телохранителей. Абстрактное божество Ветхого Завета, настолько же

грозное в своей любви, как и в своем гневе, и не имевшее ни формы, ни человеческого

облика, заменилось, наконец, видимым, осязаемым и поэтому доступным для любви

человеком, и все помышления, все заветные чувства этих простодушных людей в связи

с так долго томившей их жаждой обратить свою потребность к благоговейному

преклонению на видимый предмет - потребность, побуждавшую их смотреть как на

святыню не только на каждое слово, но на каждый слог и каждую букву Библии и

Талмуда, - всецело сосредоточились на их воплощенном предстателе. Да, обет, данный

во времена глубокой древности, исполнился, наконец, к ним явился божественный

посланник- их святой царь, мессия, первобытный, совершеннейший, двуполый человек,

который водворит духовное единство во вселенной и восстановит дивную гармонию,

которая должна царить в ней. Грех и горе испарятся, как смрадный и удушливый чад

перед лучезарным светом его любящих и кротких очей, иссякший источник благодати

снова потечет животворной струей, как в былые времена.

«Я, Господь Бог Ваш, Саббатай Цви»1.

1 Цви, Цеви есть то же самое, только одни произносят так, а иные иначе.

Так подписывал Самуил Примо все мессианские декреты и манифесты.

С приближением месяца Аба приближался также и день рождения мессии,

совпадавший, как уже известно, с днем великого поста Аба, установленного по случаю

разрушения храмов. Но так как красавица Мелиссельда в самых решительных и

убедительных выражениях высказала свой протест против того, чтобы этот

торжественный день посвящен был и мрачному унынию, - то во все общины

плененных израильских полчищ немедленно был отправлен циркуляр, гласивший

следующее:

«Единственно истинный пророк и помазанник Божий Саббатай Цеви, мессия и

искупитель израильского народа, шлет всем сынам израильским слово мира и привета.

Так как вы найдены были Господом достойными дожить до великого дня исполнения

Его слова, возвещенного Им через пророков, то да заменится отныне ваша неутешная

скорбь - сердечной радостью, а унылый покаянный пост - веселым пиршеством.

Времена скорби и плача прошли для вас. Услаждайте же свой слух звуками барабанов,

органов и прочих музыкальных инструментов. Да будет для вас каждый день - днем

новолуния, как и все дни, бывшие для вас прежде днями горя, да превратятся отныне в

дни ликования и торжественных юбилеев, в ознаменование моего пришествия к вам.

Наслаждайтесь же всеми радостями бытия и не смущайте сердца ваши чувством

малодушного страха, ибо вам предоставлено будет владычество не только над всеми

народами, но и над всеми тварями, живущими в глубинах морских».

Но этот милостивый манифест далеко не достиг своей благой цели, послужив

поводом к возникновению новых смут и разногласий в еврейских гетто и меллахах.

Правда, на большинство верующих он произвел самое благоприятное впечатление,

выразившееся взрывами восторженной и бурной радости.

«Итак, эти мучительные двадцать четыре часа абсолютного поста и почти

непрерывной молитвы превратятся теперь в часы наслаждения и национального

празднества. Да, это поистине мудрый, справедливый и благословенный манифест!

Ведь еврейское государство будет восстановлено в самом непродолжительном времени

- к чему же оплакивать прошлое его падение?»

Не так взглянули на дело строгие блюстители еврейского благочестия, бывшие

самыми ревностными приверженцами Саббатая.

«Как! - с негодованием восклицали они. - Неужели горячие покаянные молитвы,

возносившиеся в течение целых восемнадцати столетий к престолу Всевышнего

должны умолкнуть теперь? Неужели святое иго торы должно быть свергнуто? Нет,

истинная религия должна не снимать, а налагать новые бремена на плечи людей. Да и

чем же, наконец, может ознаменовать себя эра искупления мира, как не изданием

новых, сугубо тяжких законов, если только возможно измыслить таковые? Правда, Бог

Сам пребывает между ними, - в этом они нимало не сомневаются. Но как может

посягать на неприкосновенность законов, заимствованных из святой книги и

дополненных с одной стороны - усердными трудами целых поколений праведных

раввинов, и с другой - предписаниями «Шулхан-Аруха», составленного благочестивым

Каро (да будет благословенна память его вовеки!) и представляющего такую

грандиозно-замысловатую вереницу церемониалов и обрядов, которые чтились их

предками так свято, что они нередко платились даже жизнью при соблюдении их.

Возможно ли уничтожить и попрать все это без богохульного нарушения святыни?».

Таким образом, во всех еврейских общинах образовались небольшие партии, со

слепым упорством отстаивающие излюбленные ими уставы и учреждения, служившие

якобы главной основой и обороной для еврейства.

Правда, то, о чем они так долго и так усердно молились, уже ниспослано им.

Утешительная надежда, почерпнутая ими от Зогара и основанная на божественном

обещании, что печаль их превратится в радость, а закон - в мертвую букву, - эта ве-

ликая надежда, не покидавшая их ни днем, ни ночью, - осуществилась наконец; к ним

действительно явился обещанный им- воплощенный мессия, а следовательно, и

вожделенная минута восстановления иудейского царства уже недалека. Но в глубине

их сердец все еще таится какой-то смутный страх за светлое настоящее, и они робко

цеплялись за свое мрачное и безотрадное прошлое.

Настал день бывшего поста, замененного торжественным праздником, по

распоряжению мессии, который после полудня появился на улицах еврейского

квартала в Смирне, окруженный разрозненной и шумной толпой, беззаботно плясавшей

и певшей под аккомпанемент флейт, тамбуринов, арф и рогов. Мелиссельда тоже с

увлечением пела хвалебные псалмы. Но вдруг музыка и пение разом стихли, и в толпе

поднялось зловещее волнение, поводом к которому послужил моментально облетевший