Ипполит Лютостанский - 1lyutostanskiy i talmud i evrei tom 1

этом думать о рабстве Рима времен упадка или о положении невольников в Амери-

канских Штатах.

Прежде всего заслуживает упоминания то, что нигде не говорится о восстаниях

рабов против своих владельцев. Картины, рисуемые перед нами израильским

преданием, указывают на совершенно иной характер рабства. Так, об отношениях

Авраама к своему главному рабу Елиазару нельзя говорить иначе как об отношениях

идеальных.

Здесь нет плантатора и наемника, а видны взаимная любовь и доверие, как между

равноправными друзьями: раб даже мог наследовать господину, если последний не

имел детей. Подобную идиллию изображает нам книга Самуила в отношениях Саула,

будущего царя, к своему рабу. Оба пошли искать потерянных ослиц отца Саула; Саул

принимает от раба советы, как от доброго товарища, и, наконец, занимает него монету,

предназначенную в качестве гонорара Самуилу за просимое у него указание. Вообще,

рабы ветхозаветные не могли считать свое положение угнетенным и унизительным уже

по одному тому, что оно было вполне одинаково с положением жен и детей по

отношению к главе дома: и дети, и жена были по букве закона бесправны перед

хозяином дома и отцом. И все же семейная жизнь израильтян была во все времена

проникнута задушевным характером и основана на самой глубокой любви. Положим,

закон считается с возможностью жестокого обращения с рабами, но и тут они

поставлены на одну доску с детьми. Если бы мы вздумали указать на некоторые из

выражений в Притчах Соломона, где трактуется о значении палки и розги, как

педагогических средств, мы должны были бы допустить, что израильтяне до

полусмерти били своих детей, тогда как они всегда были особенно чадолюбивы. И

закон защищает раба от дурного обращения: если тот умрет под ударами господина, то

последний подлежит каре; если раб лишится зуба или глаза, то он должен быть

отпущен на волю за зуб или глаз. Человечность по отношению к рабам требуется во

имя того, что израильтяне сами были рабами в Египте. Священнейшее установление

Израиля, т. е. суббота, два раза мотивируется в Библии снисхождением к рабам, и даже

в страдную пору, во время пахоты и жатвы, не позволяется нарушать или отнимать

раба день его отдыха:

«А день седьмой суббота Господу Богу твоему. Не делай (в оный) никакого дела,

ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни пришелец твой, который у тебя,

чтобы отдохнул раб твой, и раба твоя (и осел твой), как и ты. И помни, что ты сам был

рабом в земле Египетской, но Господь Бог твой вывел тебя оттуда рукой крепкою и

мышцей высокою, потому и повелел тебе Господь Бог твой соблюдать день субботний

(и свято хранить его)». (Втор. V, 14, 15.)

Еврейского раба было предписано освобождать через 7 лет службы, и господин не

должен был отпустить его с пустыми руками, а обязан был при прощании снабдить его

на дорогу всем, чем Бог благословил его самого. За похищение человека неизбежно

присуждалась смерть, и отношения рабыни к господину были строго урегулированы

законом в смысле гуманности. Это имело силу не только для невольниц еврейского

происхождения, но и для плененной на войне, которая, казалось бы, отнюдь не могла

рассчитывать на снисхождение: даже и на нее не позволялось смотреть только как на

орудие наслаждений господина и согласно с этим поступать с нею. Библия даже

запрещала выдавать беглого раба владельцу, определение, которое с формально-

юридической точки зрения должно показаться весьма сомнительным и спорным, но

говорит особенно громко и ясно в пользу того, что гуманность была главным

принципом законодателя.

И не на людей только простирается гуманность Библии: Библия заступается и за

животное и ставит его под защиту закона, чему нет аналогии в древнейших

законодательствах других народов. Израильтянин признавал душу и у животного,

видел в нем творение Божие, хотя и данное самим Богом на служение людям, но не

оставленное беззащитным перед их произволом. Какое поистине гуманное чувство

слышится в повелении:

«Не заграждай рта волу, когда он молотит». (Втор. XXV, 4.) Животное не должно

было делать тяжелую работу, не имея возможности есть тот корм, который постоянно

находится пред его глазами.

Что за трогательно-нежное чувство выражается в троекратном повторении Св.

Писания:

«Не вари козленка в молоке матери его» (Исх. XXIII, 19).

«Ни коровы, ни овцы не закалывайте в один день с детищем ее» (Лев. XXII, 28).

Или в том предписании о птичьих гнездах, которое разрешало брать яйца и

птенцов, но требовало оставлять мать на свободе! Заблудившееся или упавшее

животное нельзя оставлять без помощи, а должно освободить из его ноши; и это по-

веление Св. Писание вполне определенно повторяет и на тот случай, если такое

животное принадлежит заведомому врагу. Можно было бы при этом сказать: это еще

не есть любовь к недругу, просто безвинное животное не должно быть жертвой

неприязни к его хозяину.

Глава 2

Устное учение

Но с течением времени все изменилось. Еще до составления Талмуда у евреев

явилось устное учение, которое, по выражению многих философов, было доведено до

крайности1, представляя небо чем-то вроде раввинской школы, где Бог был главным

раввином, распознаваемым от ангелов по вопросу: «Чист или нечист прокаженный?»

Некоторые евреи дошли до такого изуверства, что будто бы раввин Бен-Нахман, по

собственному желанию убитый Азраилом, перенесен в небесную академию, где он

спорит с Богом и этим доставляет Ему удовольствие. «Горе им за притворство, при

котором они гнетут других; за лицемерие, прикрывающее их жадность! Горе им за

ревность к обращению язычников к верованию в одного Бога2, потому что плодом его

было более пагубное развращение! Горе их слепому, приводящему в ужас, к безумию,

осквернившему святость клятвы, которой уже не верили язычники3, заметив, что для

нарушения ее евреи согласно с опасным учением раввинов очень часто прибегали к

игре слов в договорах!» Лицемерие, по собственному их признанию, разделено было на

десять частей, из которых девять десятых пришлись на долю Иерусалима и только

остальная досталась на весь мир. «Горе их мелочному и жалкому бесстыдству, которое,

оплатив подати с трав, нисколько не думает о суде, милости и правде; которое

оценивает комара, а верблюда поглощает! Горе им за наружную чистоту сосудов и

блюд, противоречащую прожорливости и пьянству, для которых эти предметы служат!

Горе гробам, которые подражают святости храмов, белея извне гипсом лицемерия, а