Ипполит Лютостанский - 1lyutostanskiy i talmud i evrei tom 1

сокрушавшихся о своих детях, однако же в действительности вопли эти были

неизмеримее ужасны для слышавших их современников. Детоубийство в те времена

было делом, не выходившим за пределы естественности и чем-то обыкновенным, чему

примеров множество.

Избиение младенцев объясняется характером самого Ирода. Господствующими

страстями этого жестокого правителя были безграничная гордость и мучительная

зависть. Вся жизнь этого изверга ознаменована пролитием крови жертв его ненасытной

злобы. Он казнил князей и знать, умертвил десятки членов синедриона; устроил

нарочно такую забаву, при которой утонул на его глазах брат жены его, молодой и

благородный Аристовул. Он велел задушить свою жену, красивую княжну из асмонеев,

Мариамну, единственное, по-видимому, в мире существо, к которому Ирод был

сердечно привязан. Сыновья его - Александр, Аристовул и Антипатр, сын дяди Иосифа

- Антигон, дядя и отец его жены Александр, теща Александра, родственник Кортобан и

друзья Досифей и Гадий составляют незначительную частицу из всего великого числа

подданных, павших жертвами его кровожадности и подозрительности.

1 Пс. 148,7; Ис. 11,1,9, 19, 1 .

Ни цветущая юность князя Аристовула, ни седая голова князя Гирка не защитили

против коварного бешенства Ирода. Удушения, сжигание на костре, рассечение

пополам, вынужденные невыносимыми пытками признания, наглый и бесчеловечный

разврат испестрили летописи его царствования, которое было так ужасно, что, по

энергичному слову еврейских послов к императору Августу, «пережившие время

Иродовой жизни оказываются более достойными сожаления, чем сами пострадавшие»'.

Когда Августу рассказали, что между мальчиками двух лет, избитыми в Сирии, был

убит один из сыновей Ирода, то Август ответил: «Лучше быть Иродовой свиньей, чем

его сыном». Приведем здесь рассказ Францоза2.

Глава 11

Убийство своего брата Хаима

Еврей Хаим Л., по ремеслу сапожник, никогда не был вполне уверенным в истине

иудаизма. Любимым изречением его было: «Кто знает истину!» Обуреваемый

сомнением, он переходил из одной секты в другую: из хасидов - мечтателей в

мишнагиды - их противники; потом снова делался хасидом, входил в сношения с

караимами, становился под знамя чудотворного раввина Изрольки из Содагоры; целый

год продержался в кругу ашкеназимов - немецкой реформы, и, наконец, обратился в

каббалиста. Каббалистом оставался он долго; но, несмотря на все это, он нигде не мог

удовлетворить своей неуверенности в истинности еврейской религии и потому начал

тайно испытывать христианское учение и чествовать христианского Бога. Сначала

никто не обращал особенного внимания на его уединенные ночные занятия и

глубокомысленные мистические речи.

1 Jos.Antl. XVII, 11, §2.

2 Евр. Библ., VI т.

Но вот в одну холодную лунную ночь несколько запоздалых дельцов-евреев увидели

перед большим Распятием на стене доминиканского монастыря человека, стоявшего на

коленях в снегу и с мольбой простиравшего руки к этому изображению. Сперва в

изумлении остановились они, но потом чувство это перешло в ужас, когда в молящемся

узнали набожного Хаима. Евреи подкрались поближе, но молящийся был так

сосредоточен в самом себе, что ничего не замечал и не слышал; потом вдруг он

раскрыл уста и дрожащим рыдающим голосом заговорил молитву на священном языке,

-ту молитву, которую путнику предписано произносить в ту минуту, когда он видит в

дороге восходящее солнце. Тут очевидцами овладел набожный гнев, они кинулись на

сапожника Хаима, страшно исколотили его и прогнали домой. На следующее утро в

местечке происходило необыкновенное волнение; в синагогу сошлись на молитву даже

самые ленивые, частью из пробудившейся внезапно набожности и усердия

соединенными силами вымолить у Бога, чтобы он не наказывал всех за преступление

одного; частью из любопытства, потому что каждому хотелось узнать, какое взыскание

наложит раввин и его совет на грешника. По окончании богослужения начался суд в

присутствии всей общины. Но виновного не оказалось налицо. Волнение и побои

уложили слабого человека в постель. По закону, однако, он должен был непременно

присутствовать, - и вот за ним отправили несколько слуг, которые и принесли

страдальца на подушках. Начался страшный шум, когда его проносили среди толпы

присутствовавших, и кто стоял поближе, тот облегчал свое сердце тем, что плевал

несчастному в лицо. Затем раввин приказал всем замолчать и произнес длинную речь, а

потом и решение, заключавшееся в том, чтобы Хаиму оставить жену и детей и

отправиться в Иерусалим на вечное жительство, а по дороге рассказывать в каждом

обществе, т. е. еврейском, о своем преступлении, и просить людей, чтобы они топтали

его ногами и плевали в лицо. Но бедный Хаим не отправился в такое путешествие, так

как еврейская братия убила его.

Если так поступают с единоверцами, мудрено ли, чтобы евреи жалостливее

обращались с христианами - этими язычниками, по учению Талмуда. Что касается

христиан, перешедших из иудейства, - то преследованию таковых со стороны их

прежних единоверцев нет границ. Между самыми поразительными примерами этой

неукротимой ненависти евреев против своих обращенных братьев мы укажем на

выдающийся факт похищения в первой четверти этого столетия детей знаменитого

знатока восточных языков Драха - раввина, так долго и так основательно изучавшего

писания Талмуда и в конце концов перешедшего в христианство. Мы заимствуем

несколько мест из трогательных рассказов этого несчастного отца, так жестоко

испытанного судьбой. После того, как истинный свет просветил честного труженика

науки и смягчил его сердце, этот достойный потомок Авраама почувствовал, что талму-

дистская вера в нем колеблется. Каждый день глубокие и постоянные размышления все

более и более отделяли его от Талмуда. Тщетно связывали его самые непреодолимые

узы: старый отец, старая мать, молодое семейство и родство, блестящие успехи в

раввинской науке и великолепное будущее, столь соблазнительное для еврея,

улыбавшееся ему и осенявшее его со ступеней синагоги; он отступил от всего и

объявил себя христианином. Но лишь только случилось это, как в то же время измена

нашла себе место у его домашнего очага: близкие прокляли его; жестокие отношения

яростных фанатиков, изливавших на него свою злобу, привели бы другого в отчаяние, но его поддерживали совесть и твердость в новой (христианской) вере. Между тем

самый чувствительный удар должен был поразить его родительские чувства; у него