Ахто Леви - Улыбка Фортуны

Появился Рыжий — нескладный, грубый, он вызывал в ней жалость. Она чувствовала его одиночество, и ей хотелось позаботиться о нем. Затем она узнала, что ее любят. Он об этом не говорил, но гораздо лучше, если любят и не говорят, чем наоборот.

Потом была свадьба. И началась жизнь вдвоем. Началась с забот: Аркадий болен, неизвестно — чем. Но врачи — не боги, на них сердиться не стоит. Хотела съездить с ним к гомеопату. Потом подумала, что ему нужен отдых. Он успокоится, и само время его подлечит. Рыжего это устраивало.

Других забот вначале не было. Аркадий в основном был таким, каким и должен быть муж: вставал в зависимости от погоды, ел все, что она ему приготавливала, и не привередничал; телевизор смотрел вместе с ней и не настаивал, чтобы именно спортивные передачи. Но скоро он стал приходить домой пьяный.

Она много читала о благотворном влиянии искусства, особенно музыки, на запущенные души и начала водить Аркадия в кино, в театры.

Ей стоило большого труда затащить его на балет, о котором он без основания подумал, что и без него жить можно. Ему приходилось немало сталкиваться с людьми, совершившими убийства, грабежи, насилие и... тоскующими по искусству, по прекрасному. Эти люди с пафосом рассуждали о готике, барокко, ренессансе, говорили, что часами способны стоять перед произведениями великих живописцев, испытывая трепет души от картин Леонардо да Винчи, Тициана, Рафаэля; они с умилением слушали музыку Чайковского. Но Рыжему казалось, что ничем эти пижоны от него не отличаются. Он был прав: действительно, если человек способен убивать самое прекрасное на свете — жизнь, что тогда стоят его рассуждения о прекрасном!

О танцоре он высказал следующие соображения:

— Ну что за охота такому длинному мужику заниматься бабьим делом! Хотя работенка не пыльная и прима эта наверняка весит меньше чем мешок с мукой.

Она ему играла на рояле свои любимые вещи, и Аркадий почти всегда ее сначала внимательно слушал и хвалил, но потом засыпал в обнимку с желтым медведем.

Она старалась понять Аркадия, покорить его, перешила свои платья, стала одеваться более современно. Но все это мало действовало на Рыжего, продолжавшего по-прежнему прикладываться к бутылке.

Однажды Аркадий и Лариса гуляли, и тут им встретились люди. Их было четверо — мужчины в теле, с довольными лицами, хорошо одетые, с насмешливым высокомерием озирающие встречных женщин. Был с ними и Евгений. Компания остановилась, и Евгений что-то сказал своим спутникам, показывая на Ларису. Потом он крикнул Рыжему:

— Молодец, старик! Так держать!

Аркадия потянуло было к ним, но, посмотрев на Ларису, поникшую, бледную, и на дружков Евгения, от которых веяло здоровьем и нахальством, он обнял жену за плечи, и они ушли. Вслед им раздался циничный смех и прозвучал голос Евгения:

— Не бойся, Рыжий! Она еще протянет!..

Всю дорогу шли молча, обнявшись. Дойдя до дома, Аркадий попросил ее приготовить ужин и, уже убегая, крикнул:

— Я приду!

Он поехал к Евгению в надежде найти у него только что встреченную компанию. Взлетев на пятый этаж, он позвонил. Открыл незнакомый парень. Больше никого из компании не оказалось, но Евгений был дома. Сидел за столом как ни в чем не бывало, тянул пиво; перед ним — пепельница, полная окурков, и пачка сигарет; под столом — батарея непочатых бутылок — видно, кого-то дожидались.

Рыжий двинулся прямо на него.

— Сколько, говоришь, протянет Лариска?! — прорычал он, поднимая тяжелый, как кувалда, кулак.

В следующее мгновение, опрокидывая стулья, Евгений полетел головой в трюмо. Звон и треск наполнил квартиру. Рыжий все крошил и рушил. Воспользовавшись каким-то моментом, Евгений выскочил вон и покатился вниз быстрее собственной тени. У подъезда стоял его «уцененный» мотоцикл, который (бывает же иногда удача) завелся с пол- оборота. Когда внизу оказался Рыжий, от Евгения только дым из выхлопной трубы остался.

— Мне обидно стало, что эти гады над ней смеются, понял? Ведь она же, как котенок беззащитный. Как ты думаешь, человеку надо почувствовать к кому-то жалость?

Наверное, из жалости к ней он затем и напился у Барабана до потери сознания, так что до дома не добрался. Ведь бывает же такое: спит человек на собственной кровати, где мягкий матрац, чистое белье — все двадцать четыре удовольствия, а его это не устраивает. Ему все это нипочем. Он пойдет, напьется и ляжет в лужу...

Обнаружив себя утром в луже, Рыжий огорчился. Ему было холодно, и болела голова. Здесь у забора он ударился в философию о человеческом достоинстве и решил, что нужно делать деньги, чтобы не висеть на шее у Лариски.

Он вспомнил совет Антона относительно «полезного» человека, способствующего товарообмену в стране, и решил податься в Питер, чтобы вернуться к Лариске с приличной копейкой. Он вспомнил обещание Антона дать взаймы для разворота и направился к нему. Время было подходящее — розы были, и вишни тоже. В тот же вечер он мчался в автобусе, защищая от напирающих пассажиров полную здоровенную корзину с вишней, закупленной на базаре, и цинковое ведро, битком набитое розами (двести штук), приобретенными в питомнике по дешевке — шесть копеек штука. Розы должны были возместить ему дорожные расходы.

Автобус подбрасывало на ухабах, и сердце Рыжего каждый раз обливалось кровью. Он переживал за каждый упавший лепесток розы. Одна толстая баба чуть не уселась на корзину с вишнями, а какой-то остряк- самоучка стал отпускать шуточки насчет ОБХСС.

Новые заботы появились в аэропорту. Из-под корзины потекли алые ручейки, и какой-то служащий предупредил, что такую корзину в самолет не примут. Рыжий был готов бросить все к чертовой матери и бежать без оглядки. Устал он от этой возни, от жары, от тяжелой корзины. Но в самолет ее все же приняли, и настроение его поднялось, отчасти от того, что летел он впервые, и это было все-таки интересно. Место оказалось у окна, а рядом сидел молоденький паренек, видно деревенский, с нежно-розовыми щеками и чистыми глупыми глазами. Он тоже впервые поднялся на самолете. Паренек вытягивал шею, тянулся к иллюминатору. И такое у него было восторженное лицо, что Рыжий время от времени нарочно загораживал иллюминатор, чтобы насладиться тоскливой жаждой впечатлений в глазах паренька.

В Ленинграде, сдав в камеру хранения аэропорта корзину и ведро с розами, он отправился в город, и вот оно, наконец, божественное место, где «растут» рубли, где завтра будут заложены корни будущего комфорта,— рынок!

Он с нежностью рассматривал людей, сновавших между длинными лавками, выбирая фрукты и овощи. Решив познакомиться как следует с положением дел, он пустился в плавание между рядами. Добравшись до торговцев цветов, в том числе и роз, ахнул от удивления: поразили его и розы и их продавцы.