Ахто Леви - Улыбка Фортуны

— Лошади кончились.

Последняя лошадка досталась клетчатому пальто. Рыжий был готов на убийство.

— Еще одну лошадь найдите, пожалуйста! — умолял он. — У меня жена больная, понял, она во сне видела... понял...

— Ничего не понимаю,— сердито отрезала продавщица,— берите корову. Вот зайцы есть, слоны...

Ну зачем Рыжему слон? Слона Лариска во сне не видела. Он догнал гражданина в клетчатом пальто. Гражданин с гладким лицом и длинным сердитым носом нес лошадку, небрежно засунув ее в кожаную хозяйственную сумку поверх маленьких пакетиков.

— Уважаемый товарищ,— обратился к нему вежливо Рыжий, — пожалуйста, уступите лошадку. У меня жена больная... она во сне видела...

Рыжий обещал заплатить больше, умолял, говорил «пожалуйста», но «уважаемый товарищ» был непреклонен.

— Все мы больны. На всех больных лошадей не напасешься. Идите в другой магазин,— рявкнул он.

Рыжий побывал еще в двух магазинах игрушек, но нигде не было лошадей. Купил свинью. Это была, в сущности, довольно красивая свинья — в горошистом комбинезоне, с красным пятачком. Смешная такая хрюшка, вполне может Ларису развеселить... Сел в автобус, чтобы ехать домой. Поискал мелочь на билет и уронил монету. Поднимая ее, увидел лошадку... под передним сиденьем, в большой кожаной хозяйственной сумке, поверх пакетиков. Обнаружив, что впереди сидит клетчатое пальто, уткнувшись сердитым носом в газету «Труд», Аркадий снова уронил монету и, нагнувшись, быстро вытащил лошадку, положив вместо нее свинью, двинулся к выходу и соскочил на первой же остановке.

Будни

Затем случились две вещи: Тростовского перевели на городскую мельницу, где он стал директором, а Серого после знакомства с женой председателя месткома сократили.

Откровенно говоря, в то время Серый слабо знал, что такое председатель месткома и даже что такое местком. Председателем месткома базы оказался Сутулин — бледный человек в очках, с галстуком, в коричневом костюме.

Серый в последнее время часто видел его у конвейера, он подолгу смотрел, как Серый работает. Однажды он представился в перекуре, и Серый узнал, что он есть Сутулин.

Председатель завел с Серым разговоры на моральные темы. Серый откровенно сказал, что ничего в этом не понимает. Через два дня прибегает к Серому незнакомый парень и говорит:

— Иди в контору, в местком вызывают. Я тебя заменю.

Пошел Серый. Сутулин сидел за своим столом, голова грушеобразная, с лысинкой, нос немного толстоват. Посмотрел на Серого доброжелательно, протянул руку. Указал на стул. Серый сел и улыбнулся на всякий случай.

А Сутулин все смотрел на него молча. Затем спросил:

— Сколько в общей сложности пришлось отбывать?

Серый ответил и ждал, что будет дальше. А дальше и вовсе интересно было. Смотрит на него Сутулин и улыбается. Тут люди входят: кому что надо спрашивают, кому подписать что-то и по разным другим делам. А он им всем говорит:

— Вот, Виктор Степанович (или Нина Николаевна), познакомьтесь — бывший преступник, четырнадцать лет отбыл, а теперь работает. Понимаете?..

Все на Серого смотрят, кто как: одни испуганно, словно на живого черта; другие — с любопытством; третьи — равнодушно: мол, видали мы всяких — не удивишь! Потом Сутулин отпустил Серого. Тот так и не понял, ради чего его вызывали в местком.

Прошло немного времени, и Сутулин снова разыскал его. Был конец рабочего дня. «Ну,— подумал Серый, — сейчас опять начнется что-нибудь на моральные темы...» Сутулин пригласил его пройтись.

Вышли с территории базы и идут себе, вроде гуляют.

Сутулин снова расспросил его о прошлом и понесся вдруг в другую область — стал рассуждать о моральном кризисе западной молодежи.

— Тот факт, что вы уже никакого тяготения к чужой собственности не имеете, — говорил Сутулин, — означает...

Что именно означает, Серый не узнал, потому что, наконец, увидел туалет, расположенный на углу небольшой площади.

— Извините, — проговорил он скороговоркой.— Я сейчас.— И во всю прыть побежал к спасительному месту. Добежал. И увидел — о, господи!—дверь учреждения была крест-накрест забита досками. На лоскутке бумаги было написано: «В ремонте». Он вернулся к Сутулину.

— Что делают! — сказал ему в бессильной злобе.— «Туалет» нарисовали колоссальными буквами, а доски... маленькие, едва видны.

Сутулин посмотрел на него, рассмеялся и пригласил к себе домой.

Квартира Сутулиных помещалась в большом красном доме. Комнаты большие, светлые, чистота такая, что Серый выглядел просто нелепо в своей робе и кирзовых сапогах.

— Вика, познакомься, — сказал Сутулин сухощавой дамочке с резко подведенными глазами. — Очень интересный человек. И сообрази пообедать.

— Виктория, — сказала дама басом, слегка прикоснувшись лакированными ногтями к ладони Серого. Она тут же исчезла. Зато появилась средних лет женщина в белом фартуке, постелила скатерть на стол. Виктория, как выяснилось — Викторовна, расставила крошечные рюмочки, а затем появилась и еда.

За подобным столом Серому в жизни никогда раньше сидеть не приходилось: здесь было очень много орудий для еды — тарелочки в два этажа, ножи и ножички, вилочки, крючки-дрючки. Назначения всего он так и не понял. К тому же орудий еды на столе оказалось куда больше, чем самой еды.

Уселись за стол, наполнили наперстки, традиционно вздохнули и выпили за здоровье Виктории Викторовны. Затем Сутулин, иронически улыбнувшись, сказал:

— Викочка, в лице этого человека ты видишь историческую личность, потому что он продукт...

И Сутулин пересказал жене свои рассуждения на моральные темы, анализируя положение с преступностью в Советском Союзе, в Америке, а затем и в Италии. Его речь пестрела сравнениями: «у нас»... «у них...», длилась довольно долго и свелась к тому, что «у них» там все еще существуют мафии, синдикаты, кланы, которые режут, вешают, насилуют, а у нас в гостях сидит осколок изничтоженной преступности, вещественное доказательство общественного прогресса. Виктория Викторовна в это время обстоятельно изучала Серого. Когда Сутулин сделал передышку, она перевела разговор:

— А скажите, это страшно ночью в чужую квартиру входить? Вот, например, в нашу квартиру как лучше всего забраться? — И, не дожидаясь ответа, стала просить: — Расскажите, пожалуйста, что-нибудь интересное.

Глаза ее загорелись жаждой услышать... Что? Конечно же, что-нибудь страшное, чего не услышишь ни в очереди за мясом, ни в поликлинике, ни от мужа, ни от домработницы. «Ладно, — решил Серый,— чесану им застольную историю, пусть себе смакуют».

— Если не возражаете, — сказал он, — я вам расскажу об одном побеге. Только рассказчик я не ахти, так что...

— Ничего, ничего, — в один голос ободрили его Сутулины.