Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

здания, где находятся операционная и отделение реанимации, прошу охранника в

форме открыть запертую дверь и беру со стойки для обуви, стоящей в коридоре,

пару розовых резиновых сабо, которые мне явно не по ноге: у непальцев ноги в

основном маленькие. В тесной обуви я ковыляю в кабинет Дева – к счастью, это

недалеко.

* * *

Тридцать лет назад мы с Девом прекрасно ладили друг с другом, когда вместе

проходили практику, но не более того. Должен с прискорбием заметить, что в те

годы я был слишком амбициозен и поглощен карьерой, чтобы проявлять интерес

к коллегам. Хотя, полагаю, сто двадцать рабочих часов в неделю и трое маленьких

детей дома оставляли мне мало свободного времени для задушевного общения с

приятелями. Несмотря на это, Дев и его жена приняли меня в Катманду очень

радушно, словно мы с ним были лучшими друзьями, хотя за все эти годы и

виделись лишь несколько раз – мельком на конференциях.

Дев – харизматичный и добросовестный человек с твердым характером. Как и

большинство непальцев, он невысокий и худой, хотя за последнее время чуть

округлился (он списывает это на пиво, которое мы вместе пьем по вечерам). У

него выступающий тяжелый подбородок и слегка сутулые плечи, так что внешне

он напоминает помесь бульдога и птицы. Его некогда черные как смоль

волнистые волосы успели поседеть. У него хронический кашель, причину

которого он видит в загрязненном выхлопными газами воздухе в центре города:

там находится государственная больница (местные называют ее «Бир»), где Дев

проработал много лет. Говорит он очень быстро и с огромным воодушевлением,

словно постоянно испытывает радостное возбуждение. Он охотно рассказывает о

своих былых достижениях и о невероятных трудностях, которые пришлось

преодолеть, чтобы познакомить Непал с нейрохирургией. А еще он любит

поговорить о том, насколько сложно едва ли не в одиночку заниматься обширной

нейрохирургической практикой.

По его словам, раньше – когда он был единственным нейрохирургом в стране –

было гораздо проще. Когда он сообщал пациентам плохие новости, им ничего не

оставалось, кроме как смириться. Но постепенно в Непале появились и другие

нейрохирурги, большинство из которых в свое время работали с Девом. Пациенты

Дева то и дело норовят проконсультироваться с ними, и складывается

впечатление, что профессор и кое-кто из его бывших учеников недолюбливают

друг друга. Вот и получается, что если с пациентом случается несчастье (а это в

нейрохирургии отнюдь не редкость), то с его родственниками иногда возникают

серьезные проблемы. Услышав об этом, я заметил, что в Англии все чаще и чаще

заводятся судебные дела против хирургов и врачам регулярно приходится давать

показания против своих же коллег, выступая в роли свидетелей-экспертов.

– Я все понимаю, но здесь родственники угрожают нам расправой, требуют денег,

а как-то раз даже пригрозили сжечь больницу, – возразил Дев. – Конечно,

судебных разбирательств из-за врачебных ошибок у нас тут мало: с врачами почти

никогда никто не судится.

Врачи, особенно хирурги, любят соревноваться друг с другом; мы постоянно

переживаем, что коллеги могут оказаться более квалифицированными. В то же

время я могу припомнить как минимум нескольких известных по всему миру

хирургов, которые умудрились решить эту проблему: чрезмерная

самонадеянность, кажется, помогла им полностью подавить воспоминания о

собственных врачебных неудачах. Естественно, уверенность в себе нам

необходима: она позволяет справиться с тем фактом, что хирургия всегда

сопряжена с определенным риском и что порой мы неизбежно сталкиваемся с

неудачами. И потом, нам важно излучать уверенность перед напуганными до

чертиков пациентами. Но в глубине души мы прекрасно понимаем: возможно, мы

далеко не так хороши, как хотелось бы. Вот поэтому-то мы порой и воспринимаем

коллег как угрозу и нередко поливаем их грязью, обвиняя в ошибках и промахах,

которые боимся обнаружить у себя. Все становится еще хуже, когда мы окружаем

себя младшими коллегами, чья будущая карьера во многом зависит от нас и

которые говорят нам только то, что, как им кажется, мы хотим услышать.

Наконец, как заметил французский хирург Рене Лериш, каждый из нас несет в

себе кладбище, уставленное надгробиями всех загубленных нами пациентов. У

каждого из нас есть позорные тайны, и мы заглушаем их самообманом и показной

самоуверенностью.

Оказалось, Дев помнит многие подробности нашей совместной работы в Лондоне, о которых я давным-давно позабыл. Его решительность и бьющая ключом

энергия поразительны – я быстро понял, как ему удалось построить такую

удивительную, блистательную карьеру, а заодно прославиться на весь Непал.

Однако и у него не все складывается гладко. Целеустремленные, амбициозные

люди способны покорить невиданные высоты, но в процессе обзаводятся

многочисленными врагами. Пациенты обращаются в амбулаторное отделение со

всевозможными проблемами, подчас не имеющими отношения к нейрохирургии,

веря, что Деву под силу вылечить что угодно. Несколько лет назад одну из его

дочерей под дулом пистолета похитили прямо из дома, и пришлось заплатить

крупный выкуп. С тех пор Дев повсюду ходит в сопровождении телохранителя.

* * *

Отделение интенсивной терапии представляет собой просторное помещение с

хорошим естественным освещением (вдоль двух стен расположены широкие

окна). В нем десять коек, которые редко пустуют. В больницу поступают люди с

инсультами и травмами головы, и декомпрессивную краниотомию здесь проводят

часто. Большинство пациентов с розовой повязкой на голове подключены к

аппаратам искусственной вентиляции легких, рядом – привычная шеренга

приборов для мониторинга и капельниц; больные постоянно окружены яркими

вспышками и громкими звуковыми сигналами. Я уже и позабыл, насколько

мрачной может быть атмосфера в реанимационной палате при

нейрохирургическом отделении: в лондонской больнице, где и без меня хватало

старших хирургов, я отвечал лишь за малую часть всех пациентов.

Многие из пациентов, которые сегодня занимают койки в отделении реанимации,

не выживут, и мало кому удастся полностью восстановиться, тем более здесь, в

Непале.

– Вы слишком часто делаете декомпрессивную краниотомию, – говорю я Деву. –

Только в Америке я видел, чтобы так усердно лечили людей, у которых почти нет

шансов вернуться к полноценной жизни. А ведь Непал – одна из беднейших стран